На пороге - [42]

Странная и естественная смесь страха и ярости.

Я уже не помню, что это игра.

Я только помню, что у меня – 13 патронов, а у Алекса… кажется, 15, минус один, который он уже использовал.

Падающий снег кружит метелью, сила ветра ослабляется плотностью леса, и ветер воет от злости в расщелинах гор.

«Где он?» Напряжение грозит сжечь меня, я не знаю, сколько ещё я смогу продолжать эту игру.

С трудом поднимая ноги, продолжаю движение в высоком снегу. Сотни лет цивилизованной жизни слетели как шелуха. Проснувшийся животный инстинкт, пробившись сквозь темноту тысячелетий, подсказывает мне, что мой противник рядом. И я впервые в жизни чувствую, что я ЖИВУ.

Ветер и снег вдруг прекращаются, я натыкаюсь на занесённую снегом крошечную полянку и, как только я понимаю, что нельзя выходить на открытое место, совсем близко слышу выстрел. Слева. Второй. Третий. Алекс бежит и стреляет почти без остановки. Я знаю, что это верный способ промахнуться, но не выдерживаю и нажимаю курок два раза подряд, почти не целясь. Мимо. Рывком толкаю своё тело к земле. И с колена целюсь в Алекса, который пускает в меня пулю из-за дерева.

БУМ! – огрызнулся «Глок». И пуля 45-го калибра начинает свой путь. Время почти остановилось. Я уже знаю, что попал. Пуля скалывает кусочки коры, чиркая по стволу дерева, за которым стоит Алекс. Одна секунда стóит часа…

Он медленно оседает в снег… Так медленно и так красиво…

Шатаясь, я подхожу к нему. Не знаю, что мне чувствовать. Кровь из раны на его груди выходит пузырями, он хрипит. Его руки трясутся, но в правой он ещё держит пистолет. Я встаю на колени и вырываю пистолет силой. Смотрю в его лицо. На нём нет страха, это меня удивляет. Он хрипит и смотрит прямо мне в глаза – я пытаюсь разобрать слова, наклоняюсь ниже… «Я выиграл…» – эти слова, сказанные с предсмертным стоном, будут всегда стоять у меня в ушах.

Довольный тем, что я его понял, он успевает улыбнуться и вдруг разом перестаёт дышать. Я чувствую боль глубоко внутри и понимаю, что он прав. Мне до сих пор жаль, что я не успел сказать ему об этом.

Я дотягиваюсь до его левой ладони – и почти без удивления вижу такой же короткий отросток на линии жизни. На моих глазах линия бледнеет и на её кончике появляется чёрточка.

Лёгкий ужас, и я прихожу в чувство. Мне нужно выбираться отсюда. Оглядываюсь. Снегопад возобновился. Через несколько часов снег скроет тело и наши следы. Его не найдут до весны. Если найдут вообще. Но вероятность есть, и я понимаю, что у меня только что началась новая жизнь, новый я только что рождён. Его будут искать. Сколько времени полиции понадобится, чтобы вызвать меня на первый допрос? Кто видел нас вместе? Когда? Но пока это всё мне кажется неважным. Я знаю, что я нашёл причину и смысл. И я поднимаюсь и ухожу, утопая в глубоком снегу. Я не оборачиваюсь…

Я сижу у себя дома и смотрю в круглое зеркало на моём столе. Оно осталось от предыдущего жильца, вернее, наверное, жилицы. Глаза, потерявшие зелёный оттенок, стали синее, глубже. Мелкие морщинки поселились рядом с внешними уголками глаз. Справа – больше, чем слева. Сеточка ещё более мелких чёрточек окаймляет глаза снизу. Я стал старше. Или взрослее? Я вижу лицо человека, к которому ещё не привык. Лицо убийцы. Лицо человека, который знает что-то, что недоступно другим. Лицо человека, который нашёл ответ. Но я знаю, что это полуответ. Не страшно, я чувствую, что решение, ещё совсем неясное, уже движется в поиске окончательной формы.

Я привыкну к этому лицу. Только нужно привести себя в порядок. Ведь сегодня – мой день рождения…

Судьба народа славного

– Даваай договориимся, профессор… – Накаев нещадно растягивал слова, откинувшись на спинку стула перед профессорским столом. Чёрные глаза его были полуприкрыты, руки расслабленно свисали по бокам сиденья, на котором он практически полулежал.

– О чём мы с вами будем договариваться, Руслан? – спросил профессор Березин спокойно, хотя прекрасно знал суть ответа на свой вопрос.

– Понимааешь, мне отец машину… новую… обещал за сдачу экзаменов, – Накаев приоткрыл глаза для большей убедительности, – и у меня один этот предмет остался. Поставь «три», будь человек, а? Ты мне помог, и я тебе сразу помог… Ты только цифру скажи, профессор… – Он поднял руку вверх ладонью, показывая, что передаёт слово собеседнику.

– Результаты вашей экзаменационной работы неудовлетворительные, молодой человек. – Профессор Березин не мог позволить себе слишком нервничать, хотя выцветшие светло-синие глаза его блеснули. – Будьте добры освободить стул следующему студенту…

Нетупин смотрел в окно уже пять минут, заставляя профессора стоять на ногах. Наконец он повернулся и нелюбезно ткнул в направлении кресла перед своим массивным столом из тёмного дерева.

Березин медленно сел, стараясь беречь спину:

– Спасибо…

– Я всё понимаю, Всеслав Игоревич, – начал декан без прелюдии, справедливо полагая, что им обоим известна тема разговора, – профессиональная гордость и т. п., но жалуются мне на вас. И ведь на вас одного… Нехорошо получается.

– Кто жалуется, Вадим Викторович? – без интереса, но вежливо спросил Березин.