На пороге - [40]

Чёрт с ним – мне нужно было встать не поздно на следующий день: я договорился с Алексом, наконец-то убедил его сходить со мной в тир.

Утро было солнечное, и, как часто бывает зимой, это означало ещё и ветреное. Сухой воздух, свет солнца очень яркий, почти бесцветный. Всё видится таким чётким. Пустые улицы, с которых всего несколько часов назад ушёл нетрезвый дым веселья.

В тире было пусто, даже запах кордита ещё не чувствовался на входе. Я поздоровался со знакомым охранником, который был заодно и кассиром и выдавал-принимал оружие. Взяв в руки «Глок», я сразу почувствовал себя лучше. С пистолетом в руке и взглядом, направленным на мишень, я обычно легко избавлялся от навязчивых мыслей, забывал неприятности. Оставались только сильные и реальные ощущения – удар пистолета в руку, когда он внезапно оживает при выстреле, взрывной грохот и радость, когда пуля попадает точно туда, куда ты хотел её отправить.

Когда я и Алекс записывали свои данные в журнал регистрации, внутрь этого тира-подвала вошёл паренёк, точнее, мне так сначала показалось, на самом деле мужчине было слегка за тридцать. Теперь я понимаю, откуда у меня возникло впечатление, что он был моложе, – он вошёл несколько замедленно, странновато оглядываясь, и, помявшись на входе, нерешительным шагом направился к стойке – прямо подросток, не знающий, как себя вести и что ему делать. Он подошёл ближе, наши взгляды случайно пересеклись. В его глазах светился вопрос, и я решил ему помочь.

– Да? – спросил я. На мгновение мне почудилось, что тоска мелькнула в его взгляде, но он отвёл глаза.

– Нет, нет. Спасибо. – Голос его был обычным, пожалуй, слегка глуховатым, словно что-то во рту мешало ему говорить.

Из внутреннего помещения вернулся охранник, он вынес «Глок» мне и «Сиг» – Алексу. Занявшись распределением пистолета, обойм и наушников по рукам и карманам, я отвлёкся и тут же забыл про этого парня.

Я подождал, пока Алекс справится с той же логистической задачей, и мы вместе вошли в холодный и пахнущий сыростью зал.

БУМ! – огрызнулся «Глок»; первый выстрел – я забылся и был весь увлечён процессом. Алекс тоже ушёл в стрельбу, и у него всё шло отлично. Мы не разговаривали, даже не перекидывались словами. Дым заполнял кабину, и иногда приходилось ждать, пока он рассеется – вентиляция в том месте была, очевидно, не в порядке.

Мы почти не заметили, как третий стрелок вошёл в зал, я помню только слабый стук двери за спиной. Чуть позже мы как раз ждали, пока рассосётся дым, и я услышал, как незнакомец начал стрельбу: 1, 2, 3, 4, 5 – я ещё подумал, что он либо очень хорош, либо просто не целится. Шестой выстрел. Одновременно я вдруг заметил краем глаза, как густая тёмная жидкость брызнула на стены в том месте, где стоял третий стрелок. Дым в моей кабине разошёлся, и я уже поднимал пистолет и отворачивался, когда увиденное достигло моего сознания, и я резко повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как расслабленное тело падает на пол и окровавленная голова, ударившись о стену, съезжает по ней вниз.

Мгновение прошло как долгий час. Я узнал по одежде нерешительного мужчину и враз понял причину его недавних колебаний. Он больше не колебался, всё было решено, и суд в лице одного человека привёл приговор самому себе в исполнение. Немедленно.

Я осторожно тронул целящегося Алекса за плечо, молча указал ему взглядом на причину беспокойства и услышав от него: «Бл…!» – и ещё кучу чего-то несвязного, подобрал его пистолет с пола и вышел вместе с ним из зала.

Тир был полон народа. Полиция, медики и куча зевак. Никто не мог закрыть свой проклятый рот даже на секунду. Я не мог думать. Я мог только чувствовать. Мне было больно за этого молодого мужчину, который забрал свою жизнь, и больно видеть, как все эти люди, словно падальщики, собравшиеся на пирушку, толклись вокруг тела. Они трещали без передышки, кто-то поносил самого мертвеца, кто-то в нездоровом возбуждении обвинял охранника. Общество! Стадо макак.

Мой взгляд упал на пистолеты, лежащие под стеклом, и мелькнувшая мысль заставила меня вздрогнуть. Я почти выбежал и, поднявшись по ступенькам на поверхность, опёрся о перила и стал шумно вдыхать морозный воздух. Яркий солнечный свет и холод привели меня в чувство.

Проведя три часа в полиции, я вернулся к себе и попытался забыться, но чем больше я старался, тем сильнее ощущал это чувство. Оно больше не оставляло меня, оно стало частью меня. То, что я ощущал, было не простым чувством вины. Кроме вины, у меня было ощущение, словно меня затягивает водоворот, на стенках которого я видел картины работы, досуга, лица своих знакомых и случайных людей. А на дне – лицо того самого мужчины, и я мог поклясться, что видел его взгляд, направленный на меня. Он звал меня? Теперь я знаю, что он предлагал решение, какое – я ещё не был уверен.

Я больше не мог ходить в тир. Я боялся. Боялся, что просто пущу себе пулю в лоб. Проклятое воображение рисовало картину моей крови и мозгов, стекающих по стене. Это затягивало. Потому что это был выход. Реальный способ разорвать цепь бессмысленного существования – работать, чтобы продолжать жить, чтобы продолжать работать. Я не мог избавиться от этой мысли, она душила меня и ослепляла разум, инстинкт самосохранения сопротивлялся всё слабее и слабее, словно умирающий раненый.