Затянувшаяся простуда выжала меня как лимон. Всё ещё частенько пробирала противная мелкая дрожь, которая выдавливала из тела капли холодного пота.
Вот и сейчас эта дрянь накатила, я почувствовал слабость в коленях, и мне пришлось сесть на скамейку, благо она была рядом. Автобуса было ждать ещё минут двадцать.
Старичок на другом конце скамьи недовольно покосился: похоже, я потревожил его сон. Я присмотрелся: грязноватый плащик, который, вероятно, когда-то был бежевого цвета, истёртая шляпа, как в тех старых фильмах с Аленом Делоном. Одежда, а также седые завитки обмякших и слипшихся волос, осунувшееся лицо – все признаки бездомного или сильно пьющего человеческого существа.
Я отвернулся и, вытащив пачку сигарет, закурил: главное, чтобы он сейчас не начал со мной беседу. Я достаточно прожил в этом городе и видел немало несчастных людей. Здесь, по какой-то странной юридической причуде, а может, в целях экономии государственных средств, сумасшедших, классифицированных как «тихие» или «неопасные для общества», отпускали на все четыре стороны. Некоторые из них просто стояли на одном месте и, за неимением лучшего собеседника, часами разговаривали сами с собой. Одна женщина была известна в городе тем, что целыми днями наводила порядок на улицах, собирая пакеты и прочий мусор, критиковала водителей, если те не пропускали пешеходов, активно делилась своим мнением с прохожими или покупателями в супермаркете касательно качества городской жизни, организации сервиса и проч. Большинство ей не отвечали, однако «активистку» это не обескураживало. Были ещё наркоманы всех возрастов, свихнувшиеся представители разнообразных субкультур: все в пирсинге, с неизменными немецкими овчарками на поводке или верёвке – собаки всегда исхудавшие, с опущенной мордой и в общем похожие на убитых жизнью хозяев.
Старичок завозился; я бросил взгляд в его сторону – так и есть: не вставая со скамьи и перебирая непослушными ногами в грязных, местами рваных кроссовках, он переползал поближе ко мне. Если бы я чувствовал себя лучше, я бы просто встал и отошёл в сторону. Ну что ж, придётся потерпеть похмельные откровения минут пятнадцать.
Он поперхнулся дважды, прежде чем ему удалось извлечь из пропитого горла какие-то звуки. Я не понял, он повторил немного чётче, и я наконец различил: «Добрый день, месье, не мог бы я попросить сигарету?»
Я молча достал пачку и протянул ему – там оставалась от силы пара сигарет. «Всего одну, месье…» – начал он, но я довольно сухо оборвал его: «Берите». – «Спасибо, месье…»
Я кивнул и, затянувшись, отвернулся.
Он потратил по меньшей мере три минуты, чтобы негнущимися пальцами вытащить одну сигарету. Медленно он заглянул в пачку и, убедившись, что там ещё что-то осталось, бережно убрал её в карман своего видавшего виды пальто.
Некоторое время он просто курил, прикрывая глаза, и я уже было поздравил себя с тем, что мне удалось избежать разговора «за жизнь», но тут он словно проснулся, его глаза открылись, и, глядя прямо перед собой, он сказал довольно внятно: «Какой хороший день».
Я не отреагировал, внутренне молясь о том, чтобы автобус пришёл поскорее.
День и вправду был хорош – поздний октябрь, но тепло всё ещё не хотело уходить. Солнце грело мне щёку, и я с удовольствием впитывал это тепло, чувствуя себя, наверное, как игуана на камнях.
– Тогда была такая же осень. – Подумав немного, он добавил: – В тот год…
По крайней мере от меня не требовалось участия в разговоре, я начал поневоле прислушиваться.
– Вас тогда ещё здесь не было. Я слышу, что вы иностранец. Вы скажете, что догадаться несложно. Но я вам тогда отвечу, что я не только могу сказать, что вы не отсюда. Я могу довольно точно сказать, из какой части Европы вы приехали и что вы прожили здесь года три-четыре.
Я взглянул на него с любопытством: похоже, что это был не обычный старичок. «Откуда вы это знаете?» – сам собой вырвался у меня вопрос.
Он медленно повернул голову, посмотрел на меня – на секунду в его глазах промелькнуло нечто похожее на надменность и тут же исчезло, скрывшись за тяжёлой мутной пеленой безнадёжности, которая так часто встречается в глазах бездомных. Он отвернулся и вновь уставился в точку где-то на противоположной стороне улицы. Помолчал секунду и задребезжал вновь:
– Вы думаете, я обычный бездельник, всю жизнь проживший на пособие, алкоголик – негодный человек.
Внешняя вежливость – строгий обычай в этой стране, потому я поспешил прервать его: «Ни в коей мере, месье, я…»
Он продолжал, не слушая:
– Я не виню вас и сам так подумал бы, если бы всё ещё был тем, кем был раньше. Я работал в полицейском департаменте города. Занимался нелегальными и легальными иммигрантами – собаку съел на этом деле. Потому и определить на глаз, откуда человек, кто он, что он здесь делает и сколько пробыл в стране, мне не сложно. Натурализация – процесс долгий, занимает время, меняет сознание, привычки и ломает человека, конечно. Ну да что поделаешь, сам выбрал.
Тут он остановился, вытянул пачку, с некоторым колебанием вытащил последнюю сигарету, смял пачку, но не выбросил её, а неловким движением затолкал назад в карман.
