На полпути к себе... - [49]

Юна расхаживала по коридору, бездумно выглядывала в окна и видела: то привезли простыни на каталке, то разгружали «рафик» с продуктами. Однажды она ощутила на себе чей-то внимательный взгляд. Юна обернулась. Через открытую дверь палаты из дальнего угла незнакомая женщина подзывала жестом ее к себе.

Юна зашла в палату:

— Вам плохо? Позвать сестру?

— Посидите со мной. (Юна села на стул рядом с кроватью.) Операция? Я несколько дней вижу, как вы меряете коридор. Страшно?

Юна пожала плечами.

— Даже не знаю, страшно или нет. Знаю, что надо. От нее зависит вся дальнейшая жизнь, — Юна посмотрела на женщину и отчетливо поняла, что женщина не жилец на этом свете. Также поняла неожиданно, что предстоящий разговор будет похож на исповедь. Только кто перед кем будет исповедоваться? Юна ощутила — несмотря на то, что она видит женщину впервые, — та готова к исповеди.

— Меня зовут Светлана. Сегодня, восьмого апреля тысяча девятьсот семьдесят второго года, мне исполнилось тридцать семь лет. Да, да, тридцать семь, а не пятьдесят.

— Ну что вы — почему пятьдесят! Мы почти ровесницы.

— Ровесницы? Сколько же вам?

— Меня зовут Юна. Мне тридцать два года.

Женщина вздохнула.

— Ровесницы. Пусть будет так. Тогда, может быть, будем на «ты». Ты никуда не спешишь? Идти никуда не надо? Посиди со мной, — еще раз попросила Светлана. Замолчав, она утомленно прикрыла глаза, затем широко раскрыла и вдруг произнесла: — Ты знаешь, последнее время я очень много раздумываю о добре и зле. Обо всем, что связано с этим. Я твердо уверена, что в совершении добра таится чудо. И когда это чудо ты делаешь своими руками, то есть своим существом, то нет большего ощущения счастья. Значит, если совершаешь добро — это и есть счастье! Но почему твое добро другими не воспринимается как чудо, как что-то сверхъестественное? И почему человеку, желающему делать добро, так необходимо признание этого добра потом, то есть благодарность другого?

Когда я была ребенком — принимала все на веру. Например, действия и слова взрослых людей казались мне непогрешимыми, порядок, установленный у нас в доме, казался мне самой лучшей формой жизни, самой правильной! Детский максимализм во мне по сей день сохранился. Из-за него, вероятно, и не состоялась моя судьба. Ведь обычно в каждом возрасте трансформируются человеческие понятия, они меняются, и человек как бы притирается к тому или иному времени или к тому или иному событию.

Светлана на мгновение умолкла. Лицо ее было сосредоточенно, она о чем-то, видно, напряженно думала, а затем вновь заговорила:

— А мой максимализм, особенно требовательность к верности и дружбе, довел меня до одиночества! Да, Юночка, я одинока. Одна на всем белом свете. А все потому, что коварное слово «навсегда» — любить, дружить, верить — прочно засело в моем мозгу еще в детстве. Вот я и стала требовать от своих друзей — как мужчин, так и женщин — постоянства. Верности навсегда! Но любое постоянство несет в себе и застой! Даже гибель! Я не могла совместить все это…

…Моя мать всю жизнь любила моего отца, который так и не стал ей мужем. Правда, мне всегда почему-то казалось, что любит она его не как живого человека, а придуманного любит, свою иллюзию любит.

Может быть, грех так думать, но, по-моему, главным для нее в жизни был лишь он. А я — постольку, поскольку напоминала эту иллюзию. Я даже не могу понять, любила ли она меня. Но и мне все-таки любви досталось. Меня любила бабушка. Может быть, оттого — опять же мои предположения, — что чем-то я ей напоминала ее любимого мужа, умершего очень давно и вдруг каким-то образом вернувшегося в моем существе. Бабушка ощутила новый прилив любви и отдала всю себя, без остатка мне, забыв, что у нее есть дети!

Немного отвлекусь на другое. Однажды я прочитала об открытии американских ученых-медиков в области генетики рака. Они утверждали, что некоторые разновидности этой болезни передаются по наследству, то есть генетически уже запрограммированы — закодированы в определенных хромосомах. Поэтому, считают они, научившись выделять эти хромосомы, можно предупреждать профилактическим путем заболевание раком у людей, к нему предрасположенных.

И еще у меня возникает мысль: не является ли рак и психическим заболеванием? Почему в наше время процент людей, пораженных психическими и раковыми заболеваниями, превышает процент людей, пораженных этими же заболеваниями в предыдущие столетия? Ведь о раке знали чуть ли не в первом веке нашей эры. И в литературе древних государств есть упоминания о существовании этой болезни.

И еще есть у меня мысли, связанные с генетикой. Наверное, существует код любви, верности в специальном гене. Во всяком случае, в нашей семье, может быть, уже поколений пять он определяет судьбы моих предков. Не только моя мать была предана своему Вячеславу, но и мои дядья были верны и преданны своим женам. Другие женщины для них не существовали. Моя мать была человеком, ничего не достигшим в жизни. Не было у нее определенного материального достатка. Наверное, она жила эмоциями и своей добротой. Отчего же Вячеслав так и не женился на ней? Сейчас можно только догадываться. Вероятно, нечто в мире остается постоянным — слава, деньги, власть. Моя мать не была такой личностью для него, которая могла бы его удержать около себя.