На полпути к себе... - [28]

Прошло несколько дней, как Сима вернулся из командировки, но голоса не подавал. О его возвращении Юна узнала нечаянно — обмолвился один из сотрудников редакции, когда она позвонила Серафиму на работу. Она поняла, что Серафим избегает ее: вероятно, у него очередное увлечение. Он всегда себя вел подобным образом, когда у него появлялась новая женщина. Юна решила зайти к нему без предупреждения. У нее был свой ключ от его квартиры, который он ей доверял — на всякий случай, присмотреть за квартирой.

— Что еще за наваждение! Почему без звонка? — раздраженно встретил ее Сима.

— Принесла тебе ключи. Они мне больше не нужны. Вот и все…

— Получила отдельную квартиру? — насмешливо спросил он.

— Нет. Квартиры я не получила. Я получила больше. Полюбила!.. Не тебя!..

Серафим недоуменно поглядел на нее. Он был так уверен в ее постоянстве. Но сейчас понял — это все, точка…

— Я решил жениться! — Серафиму захотелось сделать ей больно, уязвить. — Знаешь, пора обзаводиться семьей. Как-никак достиг возраста Христа! Женился бы на тебе. Да у тебя не может быть детей.

И все-таки он сильно волновался. Чтобы совладать с собой, вышел в кухню. Оттуда донесся звук воды, лившейся в стакан.

Юна села в кресло перед письменным столом. На столе лежала знакомая ей синяя папка. Серафим вынимал эту папку в редких случаях, когда требовались какие-то документы. Юна стала осторожно перебирать бумаги, и вдруг ее пальцы коснулись маленького поблекшего букетика незабудок.

«А он все-таки сентиментален, — подумала Юна, вертя букетик в руках. — Интересно, где сентиментальность в нем пряталась? Может быть, этот букетик был для него своеобразным талисманом? Но теперь мне это уже все равно». Она положила букетик на место и закрыла папку.

В этот момент Серафим вернулся в комнату.

— Рожать я могу, — сказала она ему спокойно. — Пять лет назад представился случай проверить. Я сделала аборт. От тебя. Не хотела тебя связывать. И замуж за тебя выходить. А теперь — прощай, Сима…

Юна подошла к нему, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку.

— В общем, я на тебя не сержусь!

Когда за ее спиной щелкнул замок, Юна поняла, что захлопнулась дверь за их юностью.

В скором времени Серафим опубликовал свой первый рассказ, где прообразом героини была Юна.

Много лет спустя, читая произведения Серафима, Юна увидела, что она присутствовала почти во всех его романах и рассказах. (Как и букетик засушенных незабудок в папке с особо важными для него бумагами.) Она была, оказывается, всю жизнь рядом… почти тридцать лет.

А в тот день она, Юна Ребкова, поняла, что такое любовь!

2 ЛЮБОВЬ

Годы и годы ее жизнь складывалась из маршрута от дома до работы по утрам. Днем — лабораторные дела, вечером — общение с соседями по коммуналке либо свидания с Серафимом. Иногда распорядок ее бытия нарушался встречами со знакомыми. Семья Рождественской, друзья Симы, Лаврушечка с Эмилией — они тоже были привычной необходимостью ее жизни. Все это являлось для Юны какой-то оболочкой, защищавшей от того, что происходило в мире. С течением времени оболочка так уплотнилась, что Юна порой ощущала себя «завернутой в кокон».

Любви Юна не искала и не ждала.

Давно замечено, что многие события человеку только кажутся неожиданными, произошедшими будто бы от столкновения непредсказуемых случайностей. Но, если вникнуть поглубже в то, что случилось, начинаешь понимать: для события уже была подготовлена благодатная почва.

В тот зимний воскресный вечер Юну одолевала злая тоска. Все поднялось в ней против сослуживцев, «прорабатывавших» ее несколько дней назад за прогул.

«Видеть никого не хочу, — думала она. — А что делать? Жить на что-то надо…»

Юна слонялась из угла в угол, не зная, куда себя деть. К Рождественской ехать не хотелось. Лаврушечка с Эмилией, она знала, ушли в театр. Юна открыла книгу и тут же захлопнула, не прочитав ни страницы. Начала было гладить, но, не закончив и этого дела, выключила утюг. Потом поняла, что раздражение вызвано еще и шумом, доносившимся из кухни. Директорша в очередной раз начальственным тоном распекала «мамашку», а та, как всегда, заискивала перед ней. Юна подумала, что ведь и она теряется перед хамством соседки, хотя пытается той что-то доказать.

«Куда бы пойти?» — и вдруг Юна вспомнила, что Симка, уезжая несколько дней назад в командировку, поручил ей передать какую-то статью Ахрименко. Срочности в этом не было никакой, но она все-таки решила позвонить сослуживцу Симы.

Телефон висел на стенке в конце коридора, около комнаты слесаря-сапожника. Дверь в комнату была распахнута настежь, и Юна увидела празднично накрытый стол, а слесаря-сапожника при галстуке, в белой нейлоновой рубашке, поверх которой был надет длинный черный фартук. Он восседал на высоком табурете и, заглушая Шарля Азнавура, колотил молотком по заготовке, натянутой на колодку. Слесарь явно был навеселе. Он во весь голос пел «Дубинушку», словно соревновался с французским шансонье.

Виктор Васильевич ожидал гостей и в то же время не терял, что называется, времени даром. В его семье гостей любили и принимали, по возможности, «на широкую ногу». С давних пор это стало для них обычаем, праздником. За день до прихода гостей жена Виктора Васильевича допоздна готовила студни и заливные, ставила тесто, чтобы поутру начать печь пироги.