На полпути к себе... - [25]
— Никаких объяснений давать не буду, — резко ответила Юна. — Можете увольнять… Как Лебедеву.
Никто ничего не мог понять, кроме, может быть, шефа…
Юна Лебедеву не оправдывала, но ей было обидно, что подделка так бы и осталась никому не известна, если бы не злополучный курьер. Оказалось, что это было не первой подделкой Лебедевой и Моисеева знала об этом. Но говорить Юна никому не стала.
После этого собрания Юна Моисееву не замечала. А тревога за Лаврушечку и Эмилию все нарастала.
Что-то надо было делать. Но что? Лаврушечка тянется к этой ядовитой гадине, к этой зубастой щучке. Вот что не давало Юне покоя. Хотя они с Лаврушечкой еле здоровались, спасение его Юна считала своим святым долгом.
«Хорошо, что вовремя остановилась и не позвонила Эмилии, не растревожила своими подозрениями. Надо с тетей Женей посоветоваться», — решила Юна.
Семья Лавровых была знакома Рождественской. Несколько раз Юна приводила их к Евгении Петровне в гости.
— Может, тебе все это показалось? — разволновалась Рождественская. — Анатолий Иванович человек такой серьезный, умный, — сказала она, услышав о Нине.
— Какой он серьезный?! Все шутит и балагурит.
— Неправда. Он — человек, очень ответственно относящийся к жизни. Не могу я себе его другим представить.
— А если он влюбился в эту щучку? Да, щучку, она даже щукой не станет! — Юна яростно спорила, переходя на крик, словно в комнате, кроме них, было полно народа и она хотела всех перекричать.
— Не кричи. Я не глухая, — остановила ее Рождественская.
— Я не кричу. Я просто возмущена! Эта щучка…
— Что ты заладила «щучка да щучка»! Может, он в Нине увидел то, чего ты в ней не видишь? Может…
— У нее, кроме желаний прекрасной жизни, ничего за душой и нет, — настаивала Юна. — Если бы не несчастный курьер, она о Лебедевой бы даже не вспомнила. И о чести, и о долге не вспомнила бы. Когда ей надо, она на все пойдет. На любую подлость, я знаю…
— А может, ты ошибаешься?
— В чем? В чем я ошибаюсь? В том, что она в чужую семью лезет? Или в том, что у нее эти понятия про черный день спрятаны? Ей, как она говорит, «экзотического» хочется! Спасать Лаврушечку надо…
— Все-таки спасать, может быть, никого и не надо? — Евгения Петровна подмигнула Юне.
— Ну как вы ничего понять не хотите! Он-то ведь на нее смотрит!
— А она на него?
Юна смутилась:
— Думаю, она никак…
— Но, может быть, он ей совсем и не нравится?! Может быть, ей кто-то другой нужен? А ты — «спасать».
Но Юна-то знала: спасать надо!
Юна решила: «Помирюсь с Ниной. Извинюсь перед ней, хотя она и безнравственная дрянь. А чем, собственно говоря, плоха Нина? С Лаврушечкой кокетничает, в себя его влюбляет? Если бы не Лаврушечка, а другой, то тогда что? Все в порядке? И Нина — нравственная?»
«Тогда мне было бы на нее наплевать», — сама себе ответила Юна.
Она не подумала о том, что ее равнодушная связь с Серафимом может быть не менее безнравственна, чем поведение Нины Моисеевой. После смерти Пани отношения Юны и Серафима вернулись на круги своя.
…Теперь Юна ездила в собственную кооперативную квартиру Серафима в девятиэтажном блочном доме, находящемся в районе Текстильщиков.
У нее мелькнула идея познакомить Моисееву с кем-нибудь из «блестящих парней», отвлечь ее таким образом от Лаврушечки. Но для этого по крайней мере надо с ней помириться. А как? Да еще найти такого, на которого Нина бы клюнула. Юна стала перебирать в уме Симкиных знакомых, работающих с ним в редакции. Во! Миша Ахрименко! Парень он видный, красивый. Ухаживать умеет. Недаром все бабы от него без ума! А главное — журналист. Моисеева наверняка обалдеет. Это не какой-нибудь студент мясо-молочного техникума. И день рождения у нее, Юны, скоро, так что можно пригласить Мишу и Моисееву. Отпраздновать у Симки. Но какой же найти повод?
Повод нашелся сам собой. У каждого свои маленькие слабости. Была такая слабость и у Нины. Любила она грызть орешки. И надо же такому случиться — щелк — и передний зуб вместе с расколотым орешком лежит у Нины на ладошке.
«Щучка обломала зубы», — не без ехидства подумала Юна, а вслух сказала:
— Не горюй. У меня сосед — протезист. Вечером поедем, он тебе за два дня все сделает. А то будешь месяц с дыркой во рту ходить.
Моисеева удивленно вскинула на нее глаза, в которых стояли слезы.
— Ты… после всего… предлагаешь помощь?..
— Я давно хотела попросить прощения. Извини мою несдержанность. Я тогда погорячилась. За Лебедеву стало обидно, впрочем, она этого не стоит. А к врачу прямо сегодня давай свожу.
Так и помирились.
И наступил день рождения. Впервые Юна его отмечала вместе с Серафимом. В своей «порядочности» она не сомневалась и не видела схожести своего поступка с поведением Моисеевой, которая, по ее же разумению, «сподличала с Лебедевой».
На вечере Нина не сводила глаз с Ахрименко. Клюнула! Да и вечер удался. Ахрименко рассказывал интересные истории. Симка тоже был в ударе. Он подливал Нине коньячку, срывался с места, протягивал к ее сигарете зажигалку. Нина хохотала и кокетливо острила.
«Наверно, и сама не предполагала, что ей будет так весело и интересно здесь, когда спрашивала о гостях», — подумала Юна.
История еврейской девочки-москвички с послевоенных времен и до наших дней. Взрослея, она попадает в ситуации, приводящие ее к людям из разных слоев общества – как к элите, так и к бандитам. На этом пути она ищет себя и свое место в жизни.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.