На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД - [76]
Постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года[13] уголовная ответственность за контрреволюционные преступления была усилена путем увеличения максимального срока лишения свободы от 10 до 25 лет. Расстрел применялся вплоть до издания Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года «Об отмене смертной казни»[14]. Снова смертная казнь была введена на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1950 года «О применении смертной казни к изменникам родины, шпионам, подрывникам-диверсантам»[15]. Уголовный кодекс РСФСР не только давал возможность произвольно, предубежденно толковать и применять содержащиеся в нем нормы, но и постоянно дополнялся законами, которые объявляли политическими обычные уголовные преступления, причем ответственность за них ужесточалась.
Так, 26 марта 1928 года ВЦИК по инициативе НКЮ (Наркомата юстиции) и НКВД РСФСР принимает постановление «О карательной политике и состоянии мест заключения»[16]. В пункте 1 этого документа предписывалось:
«Признать необходимым применять суровые меры репрессии исключительно в отношении классовых врагов и деклассированных преступников-профессионалов и рецидивистов (бандитов, поджигателей, конокрадов, растратчиков, взяточников и воров); дополнять назначение суровых мер репрессии в отношении перечисленных элементов не менее строгим осуществлением приговоров, допуская смягчение принятых судом мер социальной защиты и досрочного освобождения этих категорий преступников лишь в исключительных обстоятельствах и в условиях, гарантирующих их действительную социальную безопасность для общества».
Вскоре были приняты законы, направленные на подавление протеста против проводившейся в деревне коллективизации. В их числе можно назвать акты, предусматривающие меры борьбы с убоем скота (1930, 1931, 1932)[17], небрежным отношением к сельскохозяйственным машинам (1931)[18], организацией лжекооперативов (1928, 1929)[19]. Эти деяния, вне зависимости от мотивов действий виновного, расценивались как подрывающие сельское хозяйство, как способы вредительства со стороны кулаков. Не менее политизированным был закон от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»[20]. В его преамбуле объяснялось, что «люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа».
Параллельно велась работа по совершенствованию принятого в 1927 году Положения о преступлениях государственных в сторону расширения перечня преступлений и ужесточения наказания. В 1929 году издан закон «Об объявлении вне закона должностных лиц – граждан Союза ССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в Союз ССР» (подробнее о нем см. ниже, в комментарии к ст. ст. 58-ia – 58-ir УК РСФСР), в 1933 году – закон «Об ответственности служащих в государственных учреждениях и предприятиях за вредительские акты»[21]. В 1934 году сформулирован новый состав преступления – измена Родине (см. ниже комментарий к ст. ст. 58-ia – 58-ir УК РСФСР).
Идеологический заказ предопределил и формирование норм уголовно-процессуального права, регулирующих различные этапы судопроизводства.
Так, Прокурор СССР академик А.Я. Вышинский утверждал:
«Советское доказательственное право, в отличие от доказательственного права эксплуататорских государств, имеет дело… не только с юридическими категориями и определяемой этими категориями методикой. Оно имеет дело со всей системой идей, взглядов, убеждений, иначе говоря, со всем философским мировоззрением, господствующим в социалистическом обществе, господствующим, следовательно, и в сознании людей, по крайней мере передовых людей этого общества, какими являются и не могут не являться судьи и следователи, носители идей и принципов самого передового правосудия – правосудия социалистического»[22].
Прокурор СССР А.Я. Вышинский. Фотография 1940-х годов
Свои взгляды – а они были господствующими в науке и практике правоохранительных органов на протяжении десятков лет – Вышинский системно изложил в труде под названием «Теория судебных доказательств в советском праве» (М., 1941, Сталинская премия 1-й степени, 1947). Но для обоснования теории он цитировал и свои выступления в качестве государственного обвинителя на процессе по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра» (1937)-
«Нельзя требовать, чтобы в делах о заговоре, о государственном перевороте мы подходили с точки зрения того – дайте нам протоколы, постановления, дайте нам членские книжки, дайте номера ваших членских билетов; нельзя требовать, чтобы заговорщики совершали заговор по удостоверению их преступной деятельности в нотариальном порядке. Ни один здравомыслящий человек не может так ставить вопрос в делах о государственном заговоре. Да, у нас на этот счет имеется ряд документов. Но если бы их и не было, мы все равно считали бы себя вправе предъявлять обвинение на основе показаний и объяснений обвиняемых и свидетелей, и если хотите, косвенных улик»,
