На охотничьей тропе - [57]

— Не-ет, — самодовольно улыбнулся Шнурков. — Мы ить, Григорий Васильевич, быстринские. А о быстринских ещё раньше говаривали: двужильные. Нас не возьмёшь!

— Как же вы это к нам, в такую пору? — спросил Жаворонков, подходя к секретарю и протягивая руку.

— В какую?

— Да ведь в колхозах весенний сев начинается. Знаю, вам сейчас и передохнуть-то некогда.

— Это верно, — признался Григорий Васильевич. — Да ведь и у вас сев начинается. Ондатровый… И гостя вам привёз. Знакомьтесь: профессор Лаврушин…

— Вениамин Петрович, — просто досказал тот.

Охотники с любопытством рассматривали учёного.

Филька Гахов толкнул Тимофея и шепнул:

— Вот он какой!

— Ничего особенного. Сама простота, никакой представительности, — также шёпотом ответил Тимофей Фильке.

Профессор перезнакомился со всеми и, обращаясь к Прокопьеву, спросил:

— Значит, начинаем?

— Начинаем, товарищ профессор.

— Вениамин Петрович, — поправил Лаврушин и засуетился, — Так что ж мы стоим, надо ехать… Я сейчас, сейчас, только вещички свои из машины вытащу.

— Да куда же вы? — забеспокоился Прокопьев, — Ведь вам отдохнуть надо. За дорогу, наверное, натряслись.

— Ну, нет, дорогой заведующий, — сердито поднял брови Лаврушин. — Я не отдыхать приехал, а работать. Запомните: работать! Я люблю сразу окунуться в самый водоворот, — и, выхватив из машины рюкзак, наполненный до отказа, подошёл к секретарю райкома, разговаривающему с Жаворонковым.

— Я ещё буду у вас, Григорий Васильевич. До скорой встречи!

— Обязательно. Жду. Желаю успеха!

— Спасибо! — сказал Лаврушин и направился к пристани.

— Вот в эту пожалуйте. Мне поручили… — Не без гордости заметил Тимофей, показывая профессору на свою лодку, и подумал: «Неугомонный какой-то, ершистый! Этот под зонтик не полезет».

Секретарь райкома с Жаворонковым подошли к машине и присели на подножку.

— Всё ли успели подготовить? — спросил Измайлов, наблюдая, как от берега одна за другой отходят лодки с охотниками.

— Как будто бы всё, — ответил Афанасий Васильевич, также смотря на вытянувшийся лодочный караван.

— Настроение у людей?

— Бодрое. Искорка вспыхнула, теперь не потушишь.

— Но если не раздувать огонёк, может заглохнуть.

— Понятно.

— А как Кубриков?

— Что как? — не понял парторг.

— Будет ли из него настоящий директор?

Афанасий Васильевич задумался, ещё раз перебирая в памяти все дела директора. До этого не раз приходил к выводу, что Тихон Антонович плохой руководитель, собирался сходить в райком партии и прямо сказать: Кубриков не на своём месте. Его нужно снимать. Но всякий раз колебался. И не потому, что не хватало смелости, нет, и не из-за боязни потерять доброе расположение к себе Тихона Антоновича, а всегда казалось, что не всё сделал для того, чтобы он стал на правильный путь. Да и теперь, когда прямо поставлен вопрос, ещё трудно как-то ответить.

Да, хорошего у Кубрикова было мало, разве только стремление к выполнению плана. Может быть, и это стремление было вызвано не чувством ответственности за порученный участок работы, а желанием скрыть за высокими процентами свою бездеятельность? Да, больше было плохого, и едва ли он сумеет преодолеть укоренившиеся привычки. Вспомнился случай, когда ездил с Кубриковым в Перловский промхоз. И что же? Вместо того, чтобы перенять опыт работы у Дружникова, Тихон Антонович встал на лёгкий для него и вредный для государства путь, решив заняться очковтирательством. Да ладно, бухгалтер дал ему отпор, рассказав об этом парторгу и выступив на одном из партийных собраний…

— Ну, что? — снова спросил Измайлов.

— Кубриков не на своём месте, — наконец сказал Жаворонков. — Будущего он не видит, без перспектив живёт. Получается так: корабль спущен в море, курс дан, а штурман, вместо того чтобы на мостике быть, больше в кубрике отсиживается. Корабль того и гляди наскочит на мель и застрянет.

— Мне тоже так думается, — заметил Измайлов и про себя решил: «Правильно мыслит и душой не кривит, как некоторые, боясь отношения с начальством попортить. Хороший партийный работник растёт».

Они ещё долго беседовали о делах промхоза, о людях участка. Собираясь уезжать, секретарь райкома сказал Жаворонкову:

— Чаще информируй о делах. Потребуется что — поможем. А курс держи правильно, чтобы на мель не наскочить.

«Есть держать курс!» Жаворонкову захотелось по-военному отчеканить секретарю райкома, но машина, выбросив из выхлопной трубы клубок дыма и взвихрив грязь, рванулась в степь.

* * *

Кубрикова пригласили с отчётом на заседание бюро райкома партии. До этого инструктор сельхозотдела Григоренко несколько дней пробыл в промхозе, просматривая планирование, отчётность, съездил на все производственные участки, беседовал с промысловиками. Кубриков был уверен, что всё сойдёт гладко, тем более месячные задания участками систематически перевыполнялись, а доклад был, как ему казалось, так искусно составлен, что и комар носа не подточит (недаром около недели с утра до глубокой ночи он просиживал за ним!).

В кабинет секретаря райкома, где обычно проходили заседания, он вошёл уверенно, размахивая папкой с докладом.

Внимательно осмотрев членов бюро, Кубриков не заметил даже малейших признаков, что работой промхоза недовольны. Все лица давно знакомы, каждого члена бюро он знал по имени и отчеству, с каждым не однажды встречался по делам службы. Разве этот суховатый и неразговорчивый Григоренко нашёл какие-нибудь неполадки (такая уж у него обязанность!), так нет, вроде особых замечаний в ходе проверки не было, да и какое предприятие не имеет хоть маленькие, да недоделки. На ошибках ведь учимся!