На охотничьей тропе - [59]
Рассеянно слушая последующие выступления, Тихон Антонович думал о Жаворонкове. «И что за человек? Вместо того, чтобы показать промхоз в лучшем свете (а ведь есть о чём сказать: план-то выполняется!), так нет, недоделки выпячивает. Смотрите: вот, мол, мы какие, самокритикой занимаемся… И что с Прокопьевым носится. Ценная инициатива! Зверофермы в колхозах организует! Подумаешь, героизм!»
Кубриков почувствовал, как злость на Прокопьева, на Жаворонкова и на всех выступавших здесь, будто ёж, колючими иголками шевелится в глубине души.
После всех выступал секретарь райкома. Кубриков смотрел на Измайлова, на его невысокую коренастую фигуру, на правильные черты лица, на седину висков и думал: «Этот с плана начал, сразу видать, понимающий человек», но вдруг насторожился.
— Что план выполняется, это хорошо. Но план без перспектив — омертвевший костяк, — говорил Измайлов. — Если ты сегодня даёшь сто процентов, завтра должен дать больше, послезавтра удвоить, а это можно сделать тогда, когда создашь для этого условия, накопишь резервы. А в вашем деле, товарищ Кубриков, тем более никак без этого нельзя. Поднажмут охотники как следует, так через два года всех зверей повыловят. А тогда что? Законсервировать промыслы и ждать, когда зверьки снова наплодятся, а стране нужна пушнина. Мы этого допустить не имеем права. Надо помнить слова товарища Сталина, которые он говорил на первой Всесоюзной конференции работников промышленности: «Нельзя по-старому оборачиваться на старых источниках накопления. Чтобы обеспечить дальнейшее развёртывание промышленности и сельского хозяйства, нужно добиться того, чтобы пустить в дело новые источники накопления, ликвидировать бесхозяйственность…» Вы же этого не помните. Обольстились успехами, живое руководство подменили бумажками, потому и перестали смотреть в будущее. А мы вас предупреждали. Хотелось бы спросить вас: обеспечиваете ли вы своим руководством выполнение поставленных перед промхозом задач, не отстали ли вы от жизни?
Кубриков медленно поднялся со стула, лицо покрыли красные пятна.
— Не знаю… — ответил он. — Задачи мы выполняли. С планом у нас… В передовых по области числились. В пример другим ставили. Вот только Дружников, перловцы, того… обогнали.
Вот, вот, — заметил Измайлов, — успехи своей спиной всё остальное заслонили. Молимся, молимся на них, мещанским благополучием обрастаем, а недостатки накапливаются, растут, расцветают и вдруг — бац! — взрыв. Успехи им погребены, одни недостатки во весь рост стоят, распрямив свои мощные плечи. Глядишь, всё дело и загублено. Нет, товарищ Кубриков, устарели вы, и не по возрасту, а как руководитель. Где ваши былые организаторские способности? Где ваш былой энтузиазм? Порастеряли, по капельке растратили. Тиной благодушия они заросли. Каково мнение членов бюро?
Слова секретаря райкома были так неожиданны для Тихона Антоновича, что он растерялся. Побледнев, обиженно поджав губы, Кубриков стоял у стола и перебирал дрожащими пальцами листки доклада, словно ища в них ответ на вопрос: «Почему?» До его сознания плохо доходило то, о чём говорили члены бюро, но, когда они стали голосовать за назначение директором промхоза Прокопьева, он остро почувствовал, что для него больше нет оправданий.
— Как же это? За что? — едва слышно проговорил Кубриков. — Куда же я теперь?
Измайлов пристально посмотрел на Кубрикова.
— Вы можете снова вырасти до руководителя, — донеслись до Тихона Антоновича слова секретаря райкома, — если, конечно, поймёте свои ошибки, будете учиться, шагать в ногу с жизнью.
Из кабинета Кубриков вышел усталой походкой, как-то сразу осунувшись, а в голове была одна мысль: «Вы можете снова вырасти до руководителя, если, конечно, поймёте свои ошибки, будете учиться, шагать в ногу с жизнью».
На улице шёл дождь, по-весеннему холодный. Косые струи его резко хлестали по лицу Тихона Антоновича, ветер старался сорвать с плеч не застёгнутое на пуговицы пальто. Но Кубриков ничего не замечал: ни того, что одежда его промокла, ни того, что оставил в райкоме фуражку, и ветер, как пламя факела, развевал его длинные слипшиеся волосы, ни того, что шёл он не по тротуару, а прямо по лужам, и в ботинках хлюпала вода. Ему всё было безразлично. Теперь он был не директором, а неизвестно ещё кем. По дороге он зашёл в чайную, выпил стакан водки и, провожаемый недоуменными взглядами прохожих, шатаясь, пошёл домой. У крыльца он остановился, в затуманенном мозгу беспокойно зашевелилась мысль: «Что я скажу жене? С ней обязательно будет удар». На губах его появилось подобие улыбки, — он быстро погасил её и, сурово сдвинув брови, решительно рванул дверь. Увидя мужа, без фуражки, в вымокшем и облепленном грязью пальто, Надежда Викуловна испуганно вскрикнула:
— Что с тобой? Ты же совсем мокрый, простудишься.
— Поздно беспокоиться. Уже сквознячком прохватило, — неестественно засмеялся Кубриков и, не раздеваясь, плюхнулся в кресло. — Всё! Кончилась карьера Тихона Антоновича. Ко-конец!..
— Как? — брови Надежды Викуловны от удивления полезли вверх.
— Сняли. На-начисто сня-я-ли, понятно?
— Да за что же. Тиша? Да как же это? — запричитала Надежда Викуловна. У тебя же всё было хорошо.
