На охотничьей тропе - [49]

Ночью, когда в избушке стало темно и особенно почувствовалось одиночество, Салим решил: «Вернусь! Вот утихнет непогода, и вернусь». Созревшее решение успокоило его, и он уснул впервые за последние дни крепко, без снов.

Когда же утихла буря, он набил шкурками кожаные мешки, нашёл колхозных лесорубов и уехал с попутной подводой домой.

Фатьма обрадовалась его возвращению.

— Совсем домой? — было её первым вопросом.

— Совсем. Пойду на участок…

— Давно бы так, — облегчённо вздохнула Фатьма.

— Салимка много-много думал…

Однако парторг сам приехал к Зайнутдинову.

Когда Салим складывал в вещевые мешки охотничьи принадлежности, продукты, у ворот остановилась кошёвка, из которой легко выпрыгнул Жаворонков. Войдя в избу, Жаворонков приветливо поздоровался с Салимом и Фатьмой, присел на табурет, не торопясь закурил и спросил:

— Ну, как здоровье у дочери? Так же?.. А я вот путёвку для неё привёз. Только вчера получили из Курортного управления. Отправляйте её. Санаторий хороший, обслуживают большие специалисты. Быстро поставят на ноги, и мы с ней ещё спляшем на первомайском празднике.

Салим растерянно ерошил на голове чёрные щетинистые волосы и молчал.

— Ты что молчишь, Салим, или недоволен?

— Нет, я так, — смутился Зайнутдинов. Вот вы путёвку привезли, а ведь я не ваш работник. Ушёл от вас…

— Как не наш? — удивлённо воскликнул Жаворонков, будто не зная, что уже около двух недель прошло с тех пор, как Салим ушёл с промысла. — Это ты шутишь… А мы решили большое дело тебе поручить. На участок пришла группа сезонных охотников, колхозы выделили. Народ молодой, горячий, да беда, что промыслом никто не занимался. Посоветовались мы с заведующим участком и решили тебя старшим у них поставить. Вроде бригадира… Опыт у тебя большой, вот и обучишь их всем хитростям охотничьей науки.

Салим недоверчиво смотрел в глаза парторга и несвязно бормотал:

— Меня… старшим, обучать? Смеёшься, Васильич?

— Зачем смеяться. Это тебе вроде боевого крещения.

— А как же старое-то? Ведь виноват Салимка, шибко виноват.

Парторг улыбнулся.

— А кто старое помянет — тому глаз вон! Так принимай старшинство. Я ведь заверил Сергея Селивёрстовича, что ты вернёшься.

Зайнутдинов задумался, словно определяя цену того доверия, которое ему оказывают, и соображая, достоин ли он его. Жаворонков не торопил с ответом, понимая, что сейчас, в эти короткие минуты, Салим мысленно стоит на грани между старым, в котором были ошибки и промахи, и новым, в котором он будет другим человеком, решая куда перешагнуть.

Наконец, Салим поднял голову, пристально посмотрел на парторга, будто всё ещё не веря в его слова, порывисто встал из-за стола и, протягивая руку Жаворонкову, твёрдо сказал:

— Держи руку, Васильич. Один раз Салимка ошибся, другой раз ошибся, в третий раз ошибку давать не будет.

Парторг крепко пожал загрубелую руку охотника.

Глава восемнадцатая

Казалось, что может произойти за две недели, которые не был на Быстринском участке Жаворонков, какие события, да ещё в такое время, когда и люди-то мимо охотничьей базы не проезжают. Последний месяц зимы, но ещё не спадают морозы, степь в снежной позёмке, а на участке медленно и однообразно текут дни. Однако так мог думать только тот, кто незнаком с жизнью охотников-промысловиков. Жаворонков же знал, что за это время, пока он побывал на Николаевском и Зыковском участках, в избушке у Карагола жили большой, настоящей жизнью. И вместе с ними мысленно в это время был и парторг, беспокоясь о том, началась ли подготовка к весенне-летним работам, выполняются ли обязательства, проводится ли изучение мичуринских трудов и трудов по звероводству. Особенно его беспокоил Зайнутдинов.

«Не ошибся ли ты в Салиме, понял ли он ошибки, вернулся ли на промысел? — не раз думал Жаворонков. — Если есть у человека на душе чёрные пятна, трудно их вытравить и не каждое средство пригодно для этого. А у Зайнутдинова такие пятна есть. Вот хотя бы случай с лосем или передача своего опыта. Не раз беседовал он с Салимом об обучении молодёжи. Но Зайнутдинов твёрдо держался своего правила, заявляя: «Нет, Васильич, не может Салимка учить. Папашка мой по наследству секреты мне передал и велел их беречь. Слово Салимка давал. Не может он обет нарушать»… Верно, сейчас он дал обещание обучить сезонников, да искренне ли это? Может быть только потому, что вину за собой чувствует? А надо, чтобы это было сознательно, надо, чтобы человек понял, что прятать свой опыт от других нельзя. Открыл новое в производстве — поделись с товарищами, знаешь секрет успеха — открой его другим, чтобы и они от тебя не отставали. Вместе-то легче подняться на новую высоту!»

С этой думой Жаворонков и приехал в охотничью избушку. Охотники были на промысле. Дед Нестер, примостившись на чурбачке у печурки, чинил валенок, рядом — босой Филька. Прокопьев сидел за столом и что-то писал на большом листе бумаги.

— Ну вот и своя мастерская открылась. Так сказать, повое предприятие лёгкой промышленности, — пошутил Афанасий Васильевич, проходя к жаркой печурке и потирая замёрзшие руки.

— Нам без этого нельзя, — заметил дед Нестер. — В город не повезёшь пимы — починять. И мне без работы время в муку. А это для нашего именинника, Филиппа Семёныча Гахова…