На охотничьей тропе - [51]
Заговорили о видах на весну, но Жаворонков их уже не слушал, думая о чём-то своём.
Филька давно не был дома. Захотелось повидать мать, похвалиться своими первыми успехами и отдать деньги, полученные за сданную на склад пушнину. Старушка то же, наверное, соскучилась! Вот-то она обрадуется. Ещё бы, это же первые деньги, заработанные им. Следует повстречаться и с закадычными друзьями, при удобном случае показать Андрейке Икорушкину, что и он, Филька, теперь не лыком шит, не хуже его, а получше охотится. Что там утки, Филька зверя добывает. Промысловик!
Проверив утром капканы, Филька пешком направится в своё село.
Мать его, Александра Матвеевна, седоволосая, с испещрёнными мелкими морщинками лицом, обрадовалась приходу сына.
— Что-то давно, сынок, не появляешься? Видно и домой не тянет, — говорила она, прижимая к себе Фильку.
— Некогда нам. Сейчас самая добыча пошла.
— Ну-ну, — улыбнулась Александра Матвеевна. — А я уж беспокоиться начала. Думаю: здоров ли мой Филюшка.
— Здоров? А что мне сделается. — отвечал Филька. — Мы, охотники, народ крепкий. Болезни к нам не пристают.
— Ну уж тоже скажешь, будто и в самом деле не пристают, — улыбнулась Александра Матвеевна, рассматривая сына. — А ты вроде и повзрослел? Задубел…
— Ну да! — самодовольно проговорил Филька и вытащил из кармана белый платочек, завязанный в узел. — Вот, возьми.
— Что это?
— Ты только посмотри, посмотри. Это я сам…
Мать неуверенно развязала узелок. В платочке лежали аккуратно свёрнутые двадцатипятирублёвки.
— Это я сам заработал. За пушнину…
— Сам? — обрадованно воскликнула старушка, и невольная слеза покатилась по щеке. — Сам! Кормилец ты мой ненаглядный. Вот и дождалась, когда ты на свои ноги встал. Дождалась…
Александра Матвеевна спрятала деньги в шкаф и засуетилась у печки. Филька сидел на лавке, сложив руки на груди так, как это всегда делал его покойный отец, и думал: «Мама довольна. Теперь я ей каждые полмесяца буду приносить деньги. Промысел-то наладился. Только надо больше капканов ставить».
Филька уплетал за обе щёки поданные матерью на стол горячие пироги. Какие вкусные! Такие может готовить только его мать и никто больше.
Александра Матвеевна, не отрываясь, смотрела на сына и рассказывала новости: в селе организуется МТС, которая только тем и будет заниматься, что заготовлять корма для скота; их животноводческая ферма заняла первое место в районе; в селе открылась больница, и она из интереса сходила к врачу и справилась о своём здоровье; и о том, что Пелагея Васильцова — это та, что работает в клубной библиотеке, вышла замуж за тракториста Фёдора Шмакова и о многом-многом другом. Филька слушал без особого любопытства, но когда мать сообщила о том, что его дружок, Андрейка Икорушкин, едет учиться на комбайнера, у него заныло где-то гам, под ложечкой. «Андрейка учиться? Через два года комбайнером станет. На самоходке по полям будет ездить, хлеб убирать. А я?»
— Все сейчас к учению тянутся, — продолжала Александра Матвеевна. — Вон и Нюрочка, соседка наша, в техникум уехала учиться. Только ты у меня недоучкой остался. Семь классов ведь окончил, тоже можно было бы в техникум…
В словах матери быта не то укоризна, не то жалость к нему, Фильке. Он почувствовал это, склонил голову над столом и задумался. Пирог так и остался недоеденным…
После обеда мать сходила с Филькой в сельпо и купила ему с первой получки светлую рубашку и галстук, дымчатый с коричневыми полосками, но даже и это его не обрадовало. Слова матери не давали ему покоя. «Только ты у меня недоучкой остался. Семь классов ведь окончил, тоже можно было бы в техникум…» И эти слова тяжёлым камнем легли на сердце.
Вечером Филька пришёл к Андрейке Икорушкину. Тот чувствовал себя именинником: на нём новая сатиновая рубашка с небрежно расстёгнутым воротничком, брюки тщательно отглажены, с лица не сходит довольная улыбка. Фильке даже показалось, что Андрейка стал выше ростом и веснушки, опоясавшие цепочкой его нос, стали не так заметны.
— Учиться еду. В областную школу механизации, — не без гордости сказал Андрейка. — Вот!.. Комбайнером стану. И обязательно на самоходном потом буду работать. Ого, сейчас какие машины!
— Тоже мне расхвастался! — со злостью заметил Филька. Комбайнер!.. Машины!.. Кукушка-хвастушка!.. А я вот только охотник. Кое-как промыслом овладел. Только восемь лисиц и около пятидесяти ондатр отловил. Хвалиться нечем. А специальность тоже нужная…
— Сам столько добыл? Значит наладилось дело?.. Молодец! — воскликнул Андрейка, и на лице его появилось неподдельное удивление и радость. — Я знал, что ты своего добьёшься. Ну, давай руку. Поздравляю!..
Фильке стало стыдно, что так зло упрекнул дружка в хвастовстве, а он и не обиделся даже, а наоборот, обрадовался его успехам. Пожимая Андрейкину руку, сказал, стараясь сгладить неловкость:
— Счастливый ты, Андрюша. Завидую тебе. Верно, хорошо быть комбайнером.
— Хорошо, да? Я всегда мечтал… А ещё лучше, если бы нам вместе поехать учиться. Вот было бы здорово! Поедем, Филь, а?..
— Да как же я-то? Так сразу и ехать… я же охотник. — А что ещё раздумывать. Охотник — это неплохо, а вот комбайнер?.. Это куда лучше, — и Андрейка покровительственно похлопал дружка по плечу. — Кончим школу вместе, в один колхоз поедем. Соревноваться будем…
Однажды, разбирая архивные документы о гражданской войне в Сибири, я натолкнулся на приказ Реввоенсовета 5-й Красной Армии № 1117 от 26 декабря 1919 г., изданный по случаю победы над Колчаком и объединения с сибирской партизанской армией Ефима Мефодьевича Мамонтова. В этом документе есть такие строчки: «Навстречу шедшей в Сибирь Красной Армии поднялись тысячи восставших крестьян, соединившихся в полки. Самоотверженная борьба почти безоруженых партизан навеки врежется в память поколений, и имена их будут с гордостью произноситься нашими детьми».
Эдит Уортон (Edith Wharton, 1862–1937) по рождению и по воспитанию была связана тесными узами с «именитой» нью-йоркской буржуазией. Это не помешало писательнице подвергнуть проницательной критике претензии американской имущей верхушки на моральное и эстетическое господство в жизни страны. Сравнительно поздно начав литературную деятельность, Эдит Уортон успела своими романами и повестями внести значительный вклад в критико-реалистическую американскую прозу первой трети 20-го века. Скончалась во Франции, где провела последние годы жизни.«Слишком ранний рассвет» («False Dawn») был напечатан в сборнике «Старый Нью-Йорк» (1924)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Кристина не думала влюбляться – это случилось само собой, стоило ей увидеть Севу. Казалось бы, парень как парень, ну, старше, чем собравшиеся на турбазе ребята, почти ровесник вожатых… Но почему-то ее внимание привлек именно он. И чем больше девочка наблюдала за Севой, тем больше странностей находила в его поведении. Он не веселился вместе со всеми, не танцевал на дискотеках, часто бродил в одиночестве по старому корпусу… Стоп. Может, в этом-то все и дело? Ведь о старом доме, бывшем когда-то дворянской усадьбой, ходят пугающие слухи.
В книге «Зона» рассказывается о жизни номерного Учреждения особого назначения, о трудностях бытия людей, отбывающих срок за свершенное злодеяние, о работе воспитателей и учителей, о сложности взаимоотношений. Это не документальное произведение, а художественное осмысление жизни зоны 1970-х годов.
Дмитрий Натанович Притула (1939–2012), известный петербургский прозаик, прожил большую часть своей жизни в городе Ломоносове. Автор романа, ряда повестей и большого числа рассказов черпал сюжеты и характеры для своих произведений из повседневной жизни «маленьких» людей, обитавших в небольшом городке. Свою творческую задачу прозаик видел в изображении различных человеческих качеств, проявляемых простыми людьми в условиях непрерывной деформации окружающей действительностью, государством — особенно в необычных и даже немыслимых ситуациях.Многие произведения, написанные им в 1970-1980-е годы, не могли быть изданы по цензурным соображениям, некоторые публикуются в этом сборнике впервые, например «Декабрь-76» и «Радикулит».
