На одном дыхании. Хорошие истории - [22]

Шрифт
Интервал

), хватит уже по телевидению лить воду, надо говорить о том, что всех волнует…» Бабушка открывает шкаф, наливает себе рюмочку настойки, выпивает и задорно интересуется: «Тебе макарон положить еще?»

Я так и не заснул, а когда этот трип закончился, открыл комп и нашел видео того самого первого взглядовского эфира. Это фантастика – я действительно заново пережил тот вечер, а первые реплики и сюжеты вообще вспомнил один в один. Бывает же…

О том, чем стал «Взгляд» и его ведущие для миллионов советских людей, написано и сказано столько, что нет смысла повторять. Меня сейчас другое вдохновило. За год до появления «Взгляда» подобную программу в принципе невозможно было представить на советском ТВ. Через год после его выхода в эфир невозможно было представить, что может быть по-старому. Потом «Взгляд» на два месяца закрыли, потом он снова вышел, потом наступили 90-е и такое телевидение, по сравнению с которым прямые эфиры «Взгляда» казались милым безобидным нафталином, а о возвращении на ТВ совковой модели мог фантазировать только выживший из ума старпер.

Возможным, как показали эти тридцать лет, оказалось все, включая самые невероятные и абсурдные сценарии. И лично меня это радует, поскольку говорит об одном: любые сценарии возможны и в будущем. Телевидение – а под этим словом я сейчас понимаю не метровые каналы, а вообще все, что можно смотреть, и прежде всего Интернет, – разумеется, никогда не будет таким, каким оно было раньше. Но я ни секунды не сомневаюсь: мы еще станем свидетелями wow-эффекта, подобного тому, какой тридцать лет назад произвел «Взгляд». Где и как это случится – в Ютьюбе, в соцсетях, в телеэфире – понятия не имею. Но это обязательно произойдет. Раньше, позже – сроки не имеют значения. Время, как и кульбиты этого маятника, существует только в наших собственных головах. Я и в пятнадцать лет об этом подозревал, а сейчас – абсолютно уверен.

На «ты» с вселенной

Мне было не больше пяти лет, когда я впервые услышал от своей мамы:

– Если тебе действительно очень-очень чего-то хочется – попроси Вселенную, и желание сбудется. Только одно условие: это должно быть действительно важное желание, исполнение которого сделает тебя лучше.

Я не вполне понимал, что такое «Вселенная», как отличить важное от не важного и что значит «сделает меня лучше», но общаться с Вселенной начал в тот же день. Я попросил несколько брикетов «Эскимо», танк, стреляющий резиновыми пулями, и чтобы мама с папой поскорее пришли с работы и подольше со мной поиграли. Не получив ничего из загаданного, я сделал вывод, что Вселенная больше похожа на фрекен Бок, чем на добрую фею, а потому решил больше не иметь с ней дело.

Где-то через год родители улетели в длительную командировку, я переехал в другой город к бабушке, пошел в новый сад, и там у меня сразу не сложились отношения ни с воспитателями, ни с ровесниками. Выражаясь сегодняшней лингвой, это был адский ад: мальчишки меня все время задирали, девчонки игнорировали, я обижался и все чаще плакал, а суровая воспиталка при всех называла меня нытиком и плаксой. Однажды она усадила меня на стульчик посреди комнаты, напротив, на длинной скамейке, – всю нашу группу (человек пятнадцать) и приказала всем громко скандировать: «Рёва-корова, дай молока! Сколько стоит? Два пятака!» Сей воспитательный процесс продолжался минут десять и действительно серьезно повлиял на мою жизнь.

Я ничего не сказал бабушке, но почти весь вечер проплакал, уткнувшись лицом в подушку. Перед тем как заснуть, я вспомнил Вселенную и попросил ее помочь мне перестать быть плаксой.

В этот раз Вселенная отреагировала оперативно. На следующий день во время обеда двое мальчишек из числа самых активных хулиганов перевернули мою тарелку с супом и стали по очереди толкать меня, напевая подсказанный воспиталкой вчерашний рефрен. Я уж было собрался расплакаться, но вдруг некая неведомая мне сила сжала мои пальцы в кулаки и заставила, словно в танце, крутиться вокруг собственной оси. Мое тело зажило своей жизнью, и я видел его со стороны: вот оно отражает удар и отправляет в нокдаун одного обидчика, вот кинематографично падает, опрокидывая на себя кострюлю с горячим супом, другой, вот разворачивается и убегает третий пацан, который попытался прийти к ним на помощь. Наконец, довольное содеянным, мое тело подходит к воспитательнице и спокойно произносит: «Валентина Ивановна, поставьте меня в угол, я наших ребят побил».

Когда за мной пришла бабушка, ей долго рассказывали о том, какой ее внук жестокий и хладнокровный драчун и угрожали отчислением меня из сада. Но мир больше не был прежним. После этого эпизода со мной захотели дружить все, включая неприступных доселе девчонок и всех моих обидчиков. Я хорошо помню, что не испытывал ничего похожего на злорадство, напротив, мне было даже немного жаль и ребят, и воспитательницу. Почему-то мне казалось, что у них нет своих отношений с Вселенной. А у меня теперь были. Я точно знал, что Вселенная слышит, и сделал первый шаг на пути понимания, чем действительно важные желания отличаются от ничего не значащей ерунды.


Рекомендуем почитать
Пёсья матерь

Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.


Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.