На меня направлен сумрак ночи - [13]

– скатертью дорога».

Конечно, такие явления, как на истфиле университета, единичны. Но проходить мимо них – значит наносить в будущем урон нашему обществу.

Дело не только в том, чтобы развенчать политических бузотеров. Это легче всего, ибо за душой у них, кроме громких фраз, ничего нет. Главное в том, чтобы усиливать политическое воспитание студенчества, закалять их гражданское мужество, повышать идейность. Воспитывать их так, чтобы они могли давать достойный ответ как открытым идеологическим противникам, так и любителям инфантильности в своих рядах, а на деле торгующим тем же подмоченным идеологическим товаром, который продают враги социализма на черной бирже человеческого познания. В идеологической борьбе нет шутейных разговоров, нет и компромиссов.

* * *

Истфил бурлил. Декан В.Н. Морохин, бледный, как полотно, и парторг Е.Д. Воробьева уговаривали студентов не устраивать сходки (они уже начались) и отложить до осени проведение общефакультетского собрания, созвать которое потребовали курсовые бюро второго, третьего и четвертого курсов. Свыше ста человек подписали письмо-протест в «Горьковскую правду». Студентка отделения матлингвистики Клара Гильдман – в знак протеста против нашего исключения – сдала свой комсомольский билет (в сентябре ее исключили из университета). Ну а, например, философ В.И. Мишин вытрясал душу из наших однокурсниц, грозя «огнем и мечом» искоренить на факультете крамолу.

Исключенным мгновенно вручали призывные повестки. Сотрудники военкомата приехали за Купчиновым прямо в УКГБ, за мной – на факультет. Кто-то из студентов прибежал на кафедру и сказал, что на первом этаже меня ждут военкоматчики. При всеобщем сочувствии и ликовании я выбрался через окно второго этажа и тем самым на три дня отсрочил свою отправку в стройбат.

Но уже 29 мая я лежал на нарах сборного пункта в Дзержинске.

ЭПИЛОГ

21 год спустя, сдав 17 дисциплин (курсовую, контрольные, зачеты, экзамены), в августе 89-го я восстановился на 5-м курсе заочного отделения исторического факультета Нижегородского университета. И если нельзя два раза вступить в одну и ту же реку, то на тот же берег, оказалось, возвратиться можно. Я почти никого не застал из старых преподавателей (С.М. Садовская, А.И. Коган, Т.М. Червонная). Но «ветер века» переменился и крепко дул в «нашу» сторону. Поэтому отношение ко мне в университете было удивленно-доброжелательное. Более всех я благодарен профессору Заре Михайловне Саралиевой. Она не только написала положительную – и лестную – рецензию на «Государство и социализм», после чего и последовал протест на приговор по моему делу горьковского прокурора В.А. Колчина. Зара Михайловна вместе с преподавателем Ларисой Александровной Королихиной (студентом-второкурсником я вел исторический кружок в ее 9-м классе) очень помогли мне при восстановлении пройти чисто бюрократические препоны.

В 1991 году я окончил истфак и получил красный диплом. Но два года обучения на заочном отделении – совсем отдельная история.

НА МЕНЯ НАПРАВЛЕН СУМРАК НОЧИ

Предисловие

Предлагаемые читателю главы – продолжение напечатанных ранее в университетском (ННГУ) сборнике воспоминаний выпускника истфака «Духовной жаждою томим», которые потом вошли в книгу «В одной палате с ангелом». Поэтому я не расшифровываю обстоятельств, эпизодов и людей, подробно описанных там.

Современники, а тем более, участники событий не нуждаются в подробных объяснениях, кто есть кто из действующих лиц. Безусловно, некоторые институты, понятия, идиомы и жаргон 1960–70 годов вышли сегодня из употребления, но не настолько, чтобы образованный молодой читатель не понял, о чем идет речь.

I. СТРОЙБАТ СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

Солдат озябший просит прикурить

Всплыли два года

Убитых стройбатом

«А ВАМ, МОЛОДЫЕ, СЛУЖИТЬ ЕЩЕ ДОЛГО…»

23 мая 1968 года был отчислен из университета, а уже 28 мая вместе с другими призывниками ожидаю отправки в армию во дворе Сормовского райвоенкомата. Большая часть призывников пострижена наголо, все в телогрейках или в старой, поношенной одежде. Подвыпившие родственники, гармошка, слезы прощания – все как водится на Руси. Последние напутствия. Мать и женская часть провожающих меня плачут. Подъезжают грузовики крытые брезентом. Залезаем в кузов и едем на сборный пункт в Дзержинск. Там мы, несколько сотен человек, почти сутки болтаемся на нарах, гадая, куда нас отправят.

По моему пальто песочного цвета, в котором я ходил еще в техникуме, меня признает один из выпускников ЗАМТа и добрым словом вспоминает по работе в комсомольской организации.

Утром спешно садимся в поезд и во второй половине дня 29 мая выгружаемся в Москве на площади старого Курского вокзала. Там идут строительные работы, большая часть площади огорожена забором, и мы топчемся у него серым стадом. Из разных воинских частей начинают приезжать «хозяева» – офицеры и старшины – и набирать себе «рабов» (так и называют, сокращенно от рабочих). Я неожиданно попадаю в часть, которая стоит в Москве, в Раменках – напротив Московского университета. Это же нарочно не придумаешь! Но пробыл я в ней всего неделю. Не успел налюбоваться бравой дембельской выправкой красавца сержанта Улыбышева, как чей-то недогляд был быстро исправлен, и меня 8 июня переводят в Болшево. 13–го присяга. «Деды» пугают молодежь другой «присягой» – ложкой по заднице. Такого позора я не переживу, поэтому очень напряжен. Но все обходится. Надо сказать, что я не испытал многих стройбатовских унижений, поскольку по возрасту был старше «дедов» (впрочем, других это не спасало), и образование иногда выручало.