На меня направлен сумрак ночи - [11]

Единодушно было решено: никаких письменных программ и уставов не принимать. Председателем, по моему предложению, избрали Женю Купчинова. Распределили разные поручения, большая часть которых досталась тому же Купчинову. Я к тому времени уже собрал материал, достаточный для работы, которая окончательно получила довольно высокопарное название «Государство и социализм». Поэтому я вызвался в кратчайшие сроки написать ее в качестве теоретической основы деятельности общества. Были и курьезные мелочи. Говорили об увеличении членов организации.

– А женщин будем принимать? – задал каверзный вопрос Калягин.

– Конечно, – ответил я.

– Я так и знал, – усмехнулся Калягин.

К слову сказать, все участники этого собрания потом не раз допрашивались в КГБ и вели себя по-разному, но никто (для России факт удивительный) о собрании не проговорился. Иначе все судьбы и карьеры его участников сложились бы совсем по-другому. Потому что по ст. ст. 70 и 72 УК РСФСР наша наивная встреча квалифицировалась как создание антисоветской организации. А наказание – до 7 лет ИТЛ и 5 лет ссылки.

Солнечный день декабря 1967-го. В Ленинской библиотеке Михаил Капранов передает мне толстую папку – машинописный экземпляр первой части «Ракового корпуса». С условием – сегодня до закрытия библиотеки, т.е. до 8 вечера, вернуть ему повесть. Бегу с сокровищем на факультет. Где на истфиле нескольким студентам можно найти укромное место, чтобы, не привлекая внимания посторонних, читать «крамольную» книгу? Ну, конечно же, в комнате факультетского бюро ВЛКСМ! Запираемся там вчетвером (пятым хотел быть Лев Гузеев, но, поколебавшись, запасливо уклонился): Женя Купчинов, Валера Буйдин, Володя Фадеев (сын профессора В.П. Фадеева) и читаем, передавая листы друг другу. Первым читает тот, кто пробегает текст быстрее других. Через час уходит Фадеев, еще через час Буйдин, мы с Купчиновым читаем до конца все 250 страниц, и к обещанному сроку я на ступеньках Ленинки возвращаю папку.

Работа над «Государством и социализмом» отнимает много времени. Как я умудряюсь вновь сдать трудную зимнюю сессию – пять экзаменов на «отлично», – не знаю. Наверное, на крыльях творческого вдохновения.

Морозное январское утро. Один из первых дней каникул. В узкой, длинной, похожей на вагон комнате Купчинова на ул. Белинского несколько человек собрались для обсуждения текста листовки, написанной Капрановым. С эпиграфом из Руссо «Тирания, имеющая видимость народной власти, – худшая из тираний» и призывом к рабочим последовать примеру чехов и поляков. Купчинов, Буйдин и я выступаем в роли оппонентов: на работяг вряд ли эти призывы подействуют, и вообще наша группа против распространения листовок, как малоэффективного средства. Впрочем, капрановская группа вольна действовать самостоятельно. (Позднее выяснилось, что вся его группа – это выпускник нашего факультета, литсотрудник многотиражки завода «Двигатель революции» (!) Сергей Пономарев, его жена Елена, четверокурсник-филолог Володя Жильцов (тогда воспринимаемый всеми как богема и повеса) и вечерник истфила Толя Цыганов.) А почти весь самиздат, притекавший на истфил, привозил из Москвы Владлен Константинович Павленков – из первого выпуска истфила, незаурядный человек с глубокими познаниями в истории и литературе. В это время он работал директором вечерней школы и тайно писал 600-страничное социально-экономическое исследование о положении в СССР. Его жена, Светлана Борисовна, молодая, обаятельная, веселая, преподавала немецкий язык на нашем факультете. На занятиях она не боялась обсуждать со студентами «горячие» темы. Из ее комнаты часто раздавался веселый смех студентов, и мы им завидовали.

Между тем число наших сторонников увеличилось. Осенью 1967-го на заседаниях университетского дискуссионного клуба мы познакомились со студентами физфака. Гольдфарбом, Тартаковским, Фишманом. Игорь Гольдфарб редактировал газету физиков. Фишман был председателем дискуссионного клуба и членом университетского комитета комсомола. В клубе обсуждались такие темы, как «Нужен ли комсомол?», «Религия сегодня», фильм «Твой современник». В обсуждениях участвовали и университетские преподаватели (кто из интереса, кто по обязанности): философы Г.Д. Чесноков, А.Я. Левин и другие.

Весной 1968-го, по мере развития событий в Чехословакии, выступления в клубе становились все более острыми и бурными. Как заметил один из наблюдателей, «я был на трех заседаниях, темы разные, а кончается все вопросом о демократии!»

Весь февраль и март я упорно писал «Государство и социализм». Разумеется, я понимал, что эта работа, выпущенная в «самиздате» под моей фамилией, не только грозит исключением из университета и возможным арестом, но и поставит крест на будущей научной деятельности. Правда, была шаткая возможность укрыться за псевдоним. Впрочем, обо всем этом почти не думалось. Казалось очень важным донести новую истину до сведения как можно большего числа думающих людей. Обильное цитирование классиков должно было, по замыслу, подкрепить авторитет неизвестного читателям автора.

В самом конце марта я передал рукопись для перепечатки В. Калягину, а позднее один из вычитанных экземпляров – с той же целью – Евгению Молеву. Володя Барбух через знакомых девушек-машинисток бурно тиражировал новый самиздат: «Речь защитника Золотухина на процессе Гинзбурга, Галанскова, Лашковой и Добровольского», «Последнее слово Владимира Буковского», переводы материалов о польском и чешских событиях из «Юманите» и «Морнинг стар». С гордостью он доставал из тугого портфеля размноженный на папиросной бумаге «самиздат».