На маленькой планете - [126]

Ветер дул не очень сильный. Николай несколько раз залезал в кабину и заводил мотор, пытался стронуть машину с места. Но машина кренилась еще сильнее.

Зажелтел зыбкий воздух, слабо обозначились очертания гор, и сразу же где-то обрушилась скала: дрожью прошелся звук по горам, вздрогнули стоящие возле машины люди, посмотрели друг на друга и сразу ощутили, как холодно, как неуютно, как тоскливо выл ветер, и поняли: в эту пургу ночью им надеяться не на кого.

Охранника знобило от страха, от холода, от случившегося. Он старался держаться подле Николая.

— Коля, я никогда не был в горах, — сказал он пискливо. — Я боялся ходить в горы. Ехать в горы для меня — смерть. И вдруг я иде? Я тут. Коля, ты никогда не скажешь моей бабе, что я был в горах? Она, знаешь, какая?

— Хорошо, — ответил Николай. — Дядь Панкрат, не бойсь, не пропадем мы. Не в таких переплетах бывали. Не волнуйся. Это ерунда, бывает похуже.

— Я ведь был на войне, Коля. Но такого со мною не было. У меня медали есть и ордена. Но там война была. Там другое.

— Закрой свой хавельник! — крикнул Дарин. — Замолчь! Надоел со своим нытьем. Перестань!

Николай обошел еще раз вокруг машины. Пахло соляркой, пахло подозрительно сильно. Густой запах не мог сбить даже ветер. Николай сразу догадался, в чем дело. Осветил бак.

Так и есть: протекал. Солярки осталось на донышке. Николай заткнул дырку ветошью. Панкрат набрал маслянистой щебенки и поджег. Вспыхнуло оранжевое дымчатое пламя. Охранник забегал вокруг костра, замахал руками, пытаясь согреться. Несколько раз Николай заводил мотор, прогревая его, но вскоре мотор перестал заводиться: кончилось горючее.

— Холодно? — спросил Дарин, когда вся солярка сгорела.

— Холодно, ты спрашиваешь — холодно, а сам в ем, в полушубочке, — сердито ответил охранник. — У меня одна куфайка. Не видишь? Тебя б в ее, поглядел я.

— Иди сюда! — позвал его Дарин. — Видишь? — распахнул он полушубок. — Полушубок, пиджак, сорочка, майка. Видишь? Слепой-нет? Не мели чушь!

— Ну? — отвечал недоуменно Панкрат. — Ну, не слепой!

— Вот тебе и ну. У тебя две пары белья — теплое и такое, майка, свитер, кофта шерстяная, телогрейка опять же!

— Ну? Ну?

— Чего нукаешь? Завел магнитофон! — разозлился Дарин. — Разворачивай катушку. Я тебе нукну! Меняй пластинку!

— Цапля, — неожиданно сказал охранник, вспомнив, как однажды шоферы дразнили этим словом Дарина и как он злился на них.

— Что-о! — взревел Дарин и ринулся к охраннику. Панкрат бросился прочь.

— Черт бы вас побрал, тут тошно, а они как дураки, как дети! — крикнул Николай. — Дарин, не прыгай!

— Но, но! — огрызнулся Дарин. — Я здесь уже много работаю, не как некоторые, которые не могут вовремя вывернуть баранку. Нужно переждать этот снежный концерт для пурги с оркестром. У нас одно средство. Есть такая книжка немецкого поэта «Фауст». В ней сказано, что гений — это терпение. Надо терпеть, тогда и мы станем гениями.

— Как, где терпеть? — удивился Николай, оглядываясь. — Здесь? Может быть, гений и сможет, но мы-то замерзнем.

Охранник ходил вокруг машины, взмахивая руками, словно пытался взлететь. Воздух вновь пожелтел. Смутно обрисовывались близкие скалы, ущелье, поросшее кустарником. Горы были старые, повсюду торчали обломки обветренных скал, кое-где чернели глубокие трещины. Казалось, что кто-то давно разрушил здесь бывшее поселение, разбросал обломки жилищ, и среди этих обломков, среди разрушенного и давно покинутого людьми мира, подсвеченного зыбким желтым светом, оказалось трое людей.

— Пойдемте по хребту домой? — предложил Николай. — Я уже замерз. Ну и попали к черту в котел! Тьфу!

— Коля, я давно замерз, — проговорил охранник. Он уже не бегал вокруг машины в надежде согреться, а закутавшись в брезент, которым укрывали руду, стоял возле Николая. Николай разрезал брезент на три части, дал каждому по куску, и они пошли, прикрываясь им от ветра. На хребтине ветер был такой сильный, что вынудил их остановиться у первой же скалы.

— Коля, а как унесут? — спросил Панкрат.

— Что унесут?

— Машину украдут если?

— Слушай, Тульская область, не говори при мне такие вещи, — сказал Дарин. — Здесь тебя с твоими потрохами никто не возьмет, кругом честные люди. Урони ружье, оно сто лет пролежит, и ни один казах не возьмет его. Понял? Давайте лучше распалим костер? Николай, чего ты молчишь?

— Я думаю.

— Думать надо было раньше, на то извилины, чтоб думать. Или их у тебя нет? Я и забыл, — засмеялся Дарин. — Все ребята проскочили, а перед тобою дверка захлопнулась. Не та фортуна попалась. Я второй рейс сделал, поэтому застрял, а ты по первому еще был.

— Молчи, — проговорил Николай. — Надоел ты, горлопан. Костер лучше разведи.

— Где развести? — спросил Дарин.

— В валенке, — разозлился Николай. — Есть у тебя валенок или ты босиком ходишь по снегу?

— Идея! — воскликнул Дарин. — А ну, охранниковская крыса, снимай валенок свой, разведем костер?

— Слушай, Дарин, что ты прилип к Панкрату? Слушай, Толька, перестань.

Отдыхать сели под разрушенной скалой, сильно наметала пурга. Скалы были в птичьем помете.

— Кекелеки, заразы, — определил Панкрат и чему-то радостно засмеялся. — Маленькие, а живут в горах. Чего их тут, чертяков, носит? Слабшее человека, а гляди, в лютую погоду не помирают? Живут! Вот заразы, живут! — И Панкрат рассмеялся. Он держался подле Николая, подчеркнуто избегая соседства с Дариным.