На Лунных островах - [29]

Капитан, настроенный довольно мрачно, предсказал несколько бурь в течение плавания, и мы вышли из Дар-эс-Салама в том же расположении духа, в каком, вероятно, находились древние мореплаватели, готовившиеся обогнуть мыс Доброй Надежды. К тому же мы были серьезно озабочены тем, как сохранить особенно чувствительную к колебаниям температуры цветную кинопленку, тысячи метров которой были погружены в Дар-эс-Саламе. Чтобы уберечь ее от адской жары, стоявшей в трюме большую часть дня, мы приобрели холодильник.

Этот аппарат, работавший на керосине, по-видимому, питал глубокое отвращение к морским путешествиям. При самом легком волнении (а о «легком волнении» не могло быть и речи во время нашего плавания, проходившего в условиях настоящей качки) пламя, горевшее в топке, то удлинялось, то укорачивалось и в конце концов либо потухало совсем, либо наполняло трубу копотью. После этого температура в холодильнике подымалась, влага воздуха конденсировалась, и пленка подвергалась действию тепла и сырости. Так как оператор Тести сказал нам, что достаточно нескольких жарких дней, чтобы попортить эмульсию пленки, при каждом прыжке термометра вверх наша тревога возрастала. Чтобы постоянно поддерживать пламя, мы установили дежурство, снова и снова прочищали трубу, чем отравили себе все путешествие. После многих дней безуспешных усилий и резких скачков не только температуры, но и нашего настроения, холодильник совсем отказался работать, и только из-за него мы вынуждены были войти в гигантскую печь, именуемую портом Линди. Необходимость найти механика для починки аппарата заставила нас прервать путешествие.

Как сейчас вижу этот возвышающийся посреди рубки изящный и сверкающий белый холодильник, в стенках которого отражались наши тела, покрытые сажей и потом. Просыпаясь по утрам, мы прежде всего видели холодильник: огромный по сравнению с тесным помещением, он походил на языческого идола, ожидающего, чтобы жрецы зажгли под ним священный огонь. Еще не очнувшись от сна, мы как по команде брели к дверце и, набравшись смелости, открывали ее, чтобы взглянуть на термометр. Поскольку температура оказывалась гораздо выше, чем мы надеялись, эта церемония сопровождалась потоком проклятий. Затем мы пытались заставить холодильник работать лучше. Мы прочищали дымовую трубу, доливали керосин в бак и производили другие манипуляции, которые согласно инструкции под названием «Северный полюс на дому», являются совершенно необходимыми. Мы поворачивали аппарат, раскачивали и всячески трясли его, но в результате нам удавалось лишь сильно поднять температуру собственных тел, тогда как температура внутри проклятого холодильника нисколько не понижалась. У нас появилась настоящая идиосинкразия к холодильникам вообще, и с тех пор мы не можем удержаться от жеста отвращения при виде одного из этих сверкающих аппаратов.

Хотя нам и пришлось заниматься делами, не входящими в нашу компетенцию, мы все же получили немало удовольствия от поездки и сохранили самые лучшие воспоминания об этом плавании вдоль побережья Африки.

От Дар-эс-Салама до мыса Делгаду вдоль побережья тянется непрерывная вереница больших и маленьких островов. Почти все они необитаемы, и только морские птицы населяют пляжи и заросли. Островов многие сотни, и лавировать между ними нелегко, хотя мелкие парусники предпочитают двигаться именно там, в более спокойной воде. Плыть можно только днем, а когда солнце заходит, надо искать стоянку, чтобы переждать до утра. Рулевой сворачивает к берегу или подводит судно к ближайшему острову с подветренной стороны.

После целого дня пути, обожженные солнцем и овеянные морскими ветрами, мы чувствовали потребность в движении и, решив сойти на берег, собирались на носу. Мы рассматривали приближающийся пляж или дно моря и готовили к спуску резиновые лодки. Когда берег был уже совсем рядом, мы уступали место матросам, которые ставили судно на якорь. Каждый вечер, как бы выполняя традиционный морской церемониал, Макен устраивался на форштевне, у основания бушприта, бросал лот и время от времени объявлял глубину: «Десять локтей! Все еще десять локтей! Восемь локтей!», пока капитан не решал, что здесь достаточно мелко. Тогда в машинном отделении раздавался звонок и капитан Харви высовывался из узкого окошечка рулевой рубки и кричал: «Макен, бросайте якорь!»

«Да, месье», — отвечал боцман, и якорная цепь, легко разматываясь с ворота, падала в воду.

Это был самый блаженный момент дня. Шум машины сменялся плеском волн о корпус корабля и криками птиц. Мы спускали лодки на воду и гребли к берегу. Приятно было ступить на чистый песок островка и посвятить конец дня исследованию его берегов. Картины, которые в ранней юности рисовала нам фантазия при чтении романов Стивенсона, Дефо или Лондона, в эти короткие часы претворялись в действительность. То, что было лишь игрой нашего мальчишеского воображения, представало перед нами здесь, в неведомой, чудесной стране. Затем, когда тьма гасила на небе краски заката, на «Марсуине» в свете сигнального фонаря появлялся Макен и кричал, что обед готов. Тогда мы возвращались на борт и, поев, до поздней ночи предавались воспоминаниям, беседовали о работе, о наших планах и о всяких пустяках. Нет ничего приятнее, чем выкурить последнюю сигарету, растянувшись на палубе и глядя в звездное небо.