«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [64]

Со слов Талочкина это произошло таким образом:

«Наш дом пустили на снос. Нам с мамой предложили две крохотные комнатенки в коммуналке, в безотрадном районе Отрадное.

Когда я их посмотрел, то понял: если я туда втащу все собранное у меня, нам с мамой для жизни места не останется. И что делать? Я – дворник, блата у меня никакого. Димка Плавинский посоветовал: “Иди к Халтурину”.

Я прикинул, Халтурин – все-таки начальник управления ИЗО Минкульта, и решил, что терять мне нечего, пойду. Отец одной моей приятельницы, профессором-правовед, составил мне прошение и объяснил, что и как говорить.

Я отправился в Министерство культуры, куда пускали без пропусков. Брожу по коридорам, не знаю, куда сунуться. Спрашиваю какую-то случайную тетку:

– Как можно встретиться с товарищем Халтуриным? – А вы кто такой? – Коллекционер. – Вас как зовут? – Талочкин. – Он вас что, вызывал? – Нет. – А вы записывались на прием? – Нет. – Тогда я должна его спросить, можно ли будет вам записаться.

Уходит и через пару минут возвращается с изумленным лицом: «Он вас просит войти».

Я вхожу. Огроменный кабинет, стол буквой “т”. Халтурин встает из кресла и говорит:

– Леонид Прохорович, если не ошибаюсь?

Я так изумился, что язык к горлу прилип.

– Так, что у вас там?

А у меня была с собой папка с прошением и фотографиями работ. Не говоря ни слова, я ему ее протягиваю. Он смотрит фотографии, приговаривает:

– Так-так, Василий Ситников, Рабин, Плавинский, Вейсберг…

Подписей к фотографиям не было, значит он знал художников, причем не только по именам.

– А вы знаете, у нас к вам предложение есть.

У меня при этих словах аж глаза на лоб вылезли.

– Давайте, мы вашу коллекцию на учет поставим, как памятник культуры. Мы сейчас как раз закон готовим об охране памятников культуры. Было бы в духе времени, вашу коллекцию таким образом зарегистрировать. А то вот нас болтуны всякие обвиняют, что мы, мол-де, преследуем художников. Мы можем вам и с помещением помочь. Он-то имел в виду мастерскую, но я не растерялся. И рассказываю свою историю про квартиру.

– Ну, это, конечно, труднее, однако попробуем. Давайте быстрее ставить коллекцию на учет и тогда, я думаю, все получится. У вас опись-то собрания есть? Нет! Вам сколько времени надо, чтобы ее составить? Я через три дня в Японию уезжаю. Если быстро сделаете, я бы смог ее своим сотрудникам оставить, для проработки.

Я принес ему опись через два дня. Через две недели коллекцию поставили на учет, а мне предложили двухкомнатную квартиру».

Что ни говори, а на Талочкина какое-то время в андеграунде стали смотреть косо. Ясно было и младенцу, что без поддержки «свыше» такое «чудо» не сотворится. Однако никакого вреда от новоиспеченного «коллекционера всесоюзного значения» не исходило, и история с «чудом» вскоре забылась.

На базовом принципе: «Дают, я беру» основывалась и собирательская деятельность приятеля Немухина и моего хорошего знакомого Алика Русанова. Молодой, энергичный человек он даже у меня, тогда еще совсем неопределившегося художника, охотно брал работы, естественно, задаром, по дружбе. Жил Русанов в коммунальной квартире, где вместе с женой и общим с ней младенцем владел одной комнатой, сплошь – от пола и до потолка – завешенной картинами «нового авангарда». Кого там только не было: вся фамилия Кропивницких и Рабин в придачу, Зверев, Яковлев, Тяпушкин, Гробман, Харитонов… и, конечно же, Вася Ситников.

Еще были в этой комнате скульптурные объекты, а также отдельные предметы явно не антикварной мебели, как то: кровать-диван, столик и платяной шкаф, заваленный сверху какими-то рулонами бумаги художественного происхождения и папками с графикой. Вот, кажется, и все.

У посетителя, желающего ознакомиться со знаменитой коллекцией «нового» авангарда, от просмотра картин в столь уплотненном живописью пространстве довольно скоро появлялась рябь в глазах.

Затем коллекция в интерьере начинала казаться одним огромным пятнистым полотном.

Когда чувство одурения становилось невыносимым, и посетитель испытывал такое страдание, что и смотреть на это было жестокостью, от хозяина поступало предложение выйти в коридор, где напротив двери тоже висели картины, но не столь густо, вперемежку с оцинкованными тазами и другой домашней утварью.

Здесь гость несколько «отходил» и начинал поспешно прощаться, одновременно выражая свои восторги любезному хозяину. Русанов принимал их как должное, всем своим видом давая понять, что хотя цену собранию своему он знает, однако мнение столь сведущего в искусстве человека, как данный посетитель, ему особенно лестно.

Пусть придет возлюбленный мой в сад свой

и вкушает сладкие плоды его[90].

Чем зарабатывал себе Русанов на хлеб насущный? Не знаю, говорят, служил в какой-то конторе на должности инженера. Впрочем, кого это интересовало тогда? Живет себе человек искусством или в искусстве – значит, имеются у него и жизненные силы, и питающие их соки.

Женя Нутович, один из самых известных «сугубо своих» собирателей «нового авангарда», был фотографом, работавшим в Третьяковке. Казалось, на водку должно не хватать, и не хватало ведь, а на тебе – знаменитая личность, уважаемый всеми коллекционер!