«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [62]
В те годы московский обыватель, казалось бы, уж ко всему привык, но тут балдеж был полный. Судите сами. Из Кремля открытый правительственный автомобиль выкатывает. В нем карающий меч революции возлежит – сам председатель ВЧК, тов. Дзержинский, а рядом с ним – мать честная! – поп в рясе пристроился и «совесть партии» беседой ублажает.
Но тут стал крепчать советский ветерок, а сметливые «маковчане», и в первую очередь, Чернышев ваш, именно по этому ветру нос держали. Потому, смекнув, что такое «незыблемые ценности», и как они с началами «живого и вечного» сопрягаются, запели они во весь голос в нужной тональности.
Рындин, тот к театру примазался, «народным художником» стал, Сергей Герасимов – отцом советского пейзажа, а вот Чернышев, человек от природы робкий, пошел профессорствовать да смальтовые фрески изобретать, чтобы на них божественные лики новых вождей воссиять смогли.
Оттого я и не пойму, что это ему на старости лет утомительно портретик Ленина-то сварганить. Ведь поднаторел уже. Чик-чак левой ногой: эйн, цвей, дрей – лысина, усы, борода… И готово – полный комплект. Кто там особо вглядывается! А иконки живописать – труд большой, небось, черти не подпущают.
– И чего это вы, Василий Яковлевич, на человека окрысились так. Он очень милый старичок. Маленький, беленький такой и весь светится, и говорит ласковым голосочком – ну, вылитый тебе святой старец. И жена у него женщина милая, ко мне очень приветливо относится, что, не скрою, тоже приятно. Чернышев художник сильный. В раннем периоде – настоящий авангард. К тому же признанный знаток мозаики, иконописи и вообще русских древностей. Этим, собственно говоря, и кормился. В комиссиях по реставрации памятников культуры консультировал. Увещевал товарищей, сдерживал, чтобы они особо не буйствовали. Жил скромно, делал, что мог. Выше головы ведь не прыгнешь. Это вы у нас один и есть герой.
– Ну, чего ехидничаете-то? Ничего я не окрысился! Так, к слову, по ситуации, сказал кое-чего, а вы уже сразу – заступаться. За батьку своего заступайтесь, тоже мне Павлик Морозов!
– Ладно, ладно, Василий Яковлевич. Вы мне лучше скажите, что это за Чернышев у Малевича подвизался?
– Чернышев? Какой еще Чернышев? – это я оговорился. Вам бы только зацепить, образованность свою показать… Кудряшов это, Иван Алексеевич, и живет он неподалеку от Арбата. У него и жена художница. У нее другая фамилия – Тимофеева. Она с Александрой Экстер дружна была, работали вместе. Могу вам телефончик дать, позвоните. Он человек ласковый, доступный и художник интересный… был. Был да и сплыл, впрочем, сами все углядите.
Звонить я Кудряшову не стал, и попал к нему, что называется по случаю, вместе с одним коллекционером, который водил дружбу с моей тетушкой.
Это был разговорчивый, немолодой уже человек с простыми манерами и чуть плутоватым, «оценочным» взглядом. Ездил он на «Волге», но собирал не антиквариат, как положено человеку с достатком, а художественный авангард – искусство не официальное, а потому и не коммерческое.
Впоследствии, когда мы с ним поближе сошлись, и стал он и мои работы приобретать, узнал я, что он по профессии адвокат, причем в Москве известный. Как коллекционер был он человеком хватким и с хорошим вкусом, посему при случае мог быстро ухватить кое-чего, ловко обойдя конкурентов, вроде академика Мясникова и даже самого Костаки.
Соперничество их разворачивалось на «вырубках» русского авангарда. Здесь они обхаживали последних из могикан или же «опекали» семьи давно почивших в бозе мастеров, стремясь при случае оказать дружескую помощь нуждающимся, т. е. урвать что-нибудь эдакое и, естественно, за бесценок. Самымые известые имена, что в всегда были на слуху у посетителей салонов мадам Фриде, Горчилиной или Ники Щербаковой, это Костаки, Санович, Мороз, Рубинштейн и Шустер. Они, как положено истинным коллекционерам, собирали раритеты – Первый русский авангард, но и андеграундом не брезговали. Однако выборочно – Вейсберг, Плавинский, Шварцман, Краснопевцев и еще пару-тройку новых «гениев». При этом подчеркнуто не систематически, а как бы «по-дружбе».
Серьезными собирателям нового поколения, специализирующимися на андеграунде, поначалу были только иностранцы – Нортон Додж и Нина Стивенс.
Нортон Додж приехал в советскую Россию в самый разгар «оттепели». Как социолога его интересовала роль женщины в советском социуме, – точнее какими средствами большевики заставили это красивое, но привязанное к повседневным бытовым мелочам млекопитающее, тупо вкалывать на советскую власть во имя Светлого Будущего. По мере сбора материалов для своей книги, ставшей впоследствии научным бестселлером, Додж столкнулся с андеграундом и стал горячим поклонником искусства «нонконформистов» (Этим званием он одним из первых на Западе удостоил новых авангардистов.) Додж посещал СССР в течении 20 лет, вплоть до конца 1970-х годов, и за это время оброс огромным числом друзей и помощников из среды андеграунда, которые тащили ему все, что не попадя. Из художников он близко сошелся с одним из приятелей Немухина – Евгением Рухиным.
