На линии - [10]

— Дастым! Друг, друг! Меня пугай, коня пугай… Зачем? Пускай, мой мена едет.

— Видали? Его, малахая, впусти — он по дороге овцу сменит, а бычка стянет. Ты, орда, поди, вор? А?!

Сюда же подъехал и Леонтий:

— Кажись, и вправду на мену. С детями вон… Только кто за них поручится?

— Пущай хан ручается! А без того не пущать, и все! — горячился Петр.

— Хан позволяй, хан позволяй!

— У-уу, дура! Лучше бы он тебе на лбу тамгу выжег. Вид давай!

Но никакого вида, как, впрочем, только за этот день и на этом пикете случилось уже трижды, у киргизцев не было. Казакам вновь пришлось верить на слово и вертаться несолоно хлебавши.

Ропот казаков, возвращающихся с маяков, сначала ввел в сомнение форпостных начальников, заопасавшихся, как бы, притерпевшись к пустым догонялкам, потихоньку и вовсе не обвыкли спускать залазы за линию, так как каждый намеряющийся на дурное заимеет верную отговорку. Просьба предпринять нечто против этого стала чаше являться в их рапортах. Наконец летом 1819 года в лагере под Оренбургом командиром кордонной стражи было лично доложено Военному губернатору о том, что многие киргизцы, приезжая из-за Илека, не имея никакого вида для пропуска, называют себя приверженцами к хану Ширгазы Айчувакову и имеют надобность на Меновой двор. Переезды ж делают через реку Илек почасту в местах совсем незанимаемых, и особенно те, кои переезжают без скота. Нередко случается, что с дневных пикетов, усмотря едущих уже по сю сторону в неблизком расстоянии от маяка, должны пикетные люди скакать по нескольку верст, чтобы узнать, какие едут люди. При таковых случаях пикетные должны верить одним только словам и едущих отпускать.

Решение этого вопроса было передано Пограничной Комиссии, от которой вскоре пришел ответ.

Из бумаг Пограничной Комиссии

«Ваше Высокопревосходительство изволили предписать сей Комиссии предложить Высокостепенному хану, султанам и старшинам, чтоб они тех киргизцев, которые без них хотят перейти через реку Илек, снабжали билетами и велели б им переходить около форпостов, а в других же местах не иначе как по предварительному извещению форпостных начальников.

Пограничная Комиссия встречает: что старшины, султаны и сам Высокостепенный хан, будучи неграмотными, должны иметь крайнее затруднение в выдачи билетов. Хотя же находятся письмоводители при родоначальниках, но при немногих значительных в Орде. Сверх того киргизцы, отправившиеся уже из дальних мест степи на мену без старшин со скотом, не взяв билетов, получить оные в пути не имеют возможности. Не благоугодно ли будет предоставить киргизцам следовать в течение нынешнего года на прежних правилах. А на будущее время Комиссия полагает вестить чрез Высокостепенного хана, султанов и старшин, чтоб подведомственным ордынцам на свободное следование со скотом на мену выдавали имеющие письмоводителей билеты, а не имеющие оных вытесненные на бумаге чернильные печати, по представлению которых форпостные и кордонные начальники должны будут пропускать их на внутреннюю сторону».

Чрез неделю, при рассмотрении данного предложения, Эссен согласился на выдачу печатей, с тем, однако ж, дабы оные оставались у форпостных начальников, которые обязаны представлять их кордонным начальникам для уничтожения.

Привыкшие переправляться через Илек от Илекского городка до Илекской Защиты по своему усмотрению без всякой задержки и опасений, теперь киргизцы от частых натыканий и допросов пикетных вошли в заминку. Получив предписание киргизцев, приближающихся кочевьями к вершинам Илека и следующих оттуда к Меновому двору не стеснять, командир Новоилецкой линии есаул Аржанухин тревожился тем, что хан Ширгазы Айчуваков полагал, перейдя с ордынцами, скотом при них, кибитками — словом, со всем имуществом внутрь линии, кочевать в междуречье Урала и Илека. Меньшая Киргиз-кайсацкая орда, только и имевшая богатство, что многоголовые стада и отары свои, которые не умела и сосчитать, обвыкла жить со своим русским соседом. Далеко не все киргизцы переезжали Илек с дурным умыслом. Большинство манил Меновой двор, а кому он не по силам, по-доброму сговаривался с линейными обывателями. И все же… И все же есаул Аржанухин разумно предложил дозволить перейти на правую сторону реки единственно со скотом, который они думают гнать на мену, и притом кочевья иметь во время следования не более как по одному или два дня. Ограждая себя от возможных нареканий, Аржанухин предложил препровождать перегонщиков от кордона до другого за достаточным конвоем, понимая, что любое допущение киргизцев к хищничеству ляжет на него. Не мог не учесть он, что и казаки не упустят задрать, а где и с себя какое лганье спихнуть.

Жизнь часто меняет свои жернова. Одним из казачьих начальников нового помола и был есаул Степан Дмитриевич Аржанухин. В нем не осталось ни зернышка от былых вожаков, ценивших и прислушивавшихся к кругу — выработанному большинством мнению простых казаков. Любящий казака, болеющий за него душой, есаул уже собственноумно решал, что нужно для его процветания, будучи твердо уверенным, что знает это лучше. Служба развила в нем зоркость, наметала глаз на любую мелочь, абы только способствовала она общему казачьему благу. Со всем, что мешало этому, он не переставал бороться. Сам природный казак, со всем складывающим это самосознание отношением к жизни, ко всему окружающему, ко всему, что не есть казачество, не мог не быть односторонним и предвзятым. Не размышляя о причинах, Аржанухин давно уверовал в природную склонность киргизцев к воровству и теперь опасался, что те, находясь внутри линии, смогут чинить злодеяния проезжающим солевозцам и линейным жителям. А притом потравят сенокосные места, по нынешнему знойному лету крайне потребные кордонной страже.