На линии огня - [183]

– Потерпи, потерпи, паренек… Уже близко.

Согнувшись под своей ношей, он идет по откосу, опасливо озирается и ускоряет шаги, бегом преодолевает открытое место, отделяющее его от зарослей тростника на берегу реки. А там опускает Рафаэля на илистую землю, с торжеством показывает ему на понтон и доски:

– Это не «Квин Мэри», но сойдет.

Сатуриано Бескос и капрал Авельянас залегли на опушке перелеска, откуда пологий склон ведет прямо к берегу. Солнце уже низко и окрашивает оранжевыми тонами ветви сосен и тростник. Фалангисты, поставив винтовки на предохранитель, прислонили их к дереву и собираются покурить. На обоих берегах Эбро установилась непривычная тишина. Не слышно даже отдаленных выстрелов и взрывов.

– Гляди-ка, – говорит капрал.

И показывает на две черные точки, движущиеся рядом с какой-то наполовину погруженной в воду штуковиной, – течение сносит их к маленькой песчаной отмели на середине реки.

– Это люди, Сату. Двое.

Бескос достает перламутровый бинокль покойного республиканца, настраивает по глазам и всматривается. И убеждается, что это пробковый поплавок, все, что осталось от переправы или плавучего моста, наведенного красными выше по реке. И, цепляясь за него, двое пытаются добраться до отмели посреди русла. Видны только головы да порой пена, вскипающая вокруг ног, колотящих по воде. Борются с течением – а оно, по всей видимости, сильное и сносит их.

– Дай-ка глянуть, – говорит капрал. – Ой, мать твою… – добавляет он, посмотрев.

И возвращает бинокль Бескосу со словами:

– Приказ был стрелять по всем, кто попытается удрать.

– Был.

– Надо выполнять?

– Тебе видней – ты капрал.

– Надо!

Они быстро переглядываются. Потом почти одновременно хватают винтовки. Бескос, держа палец на скобе, целится в этих двоих, которые наконец добрались до отмели, вылезли из воды и растянулись на песке, втащив туда и поплавок. Движутся они очень медленно, а один помогает другому, поддерживает его. Оба кажутся усталыми и беззащитными, а ведь им, чтобы спастись, предстоит одолеть еще половину реки.

Бескос, прижав приклад к щеке, удостоверяется, что флажок предохранителя поднят. И нажимает на спуск. Звонкий металлический щелчок – но выстрела не происходит.

– Не понимаю, чего это с ней, – говорит Бескос, опуская винтовку.

То же делает и Авельянас.

– Вот и у меня тоже патрон перекосило.

Они снова прислоняют винтовки к дереву, усаживаются в тени и наконец скручивают свои самокрутки. Звенят москиты, назойливо стрекочут цикады.

Эпилог

Судьбы героев, оставшиеся за рамками повествования, сложились по-разному. После сражения на Эбро и по окончании Гражданской войны одни обрели мир и покой, другие же по-прежнему бились в конвульсиях раздробленного и неспособного вновь слиться воедино мира. Одним сопутствовала удача, другим – нет.

Пато Монсон, до конца войны остававшаяся на Каталонском фронте, вместе с тысячами других республиканцев бежала во Францию и, проведя несколько тяжких месяцев в лагере неподалеку от Аржель-сюр-Мер, сумела перебраться в Мексику, где сблизилась с Луисом Бунюэлем, Ремедьос Варо и Диего Риверой, который написал два ее портрета: один из них – «Портрет Патрисии Куртис» – сейчас выставлен в Музее Долорес Ольмедо. Она дважды была замужем: сначала за мексиканским художником Алехандро Уэлином, а затем стала женой философа и литератора Марсело Куртиса. Она написала воспоминания, не опубликованные до сих пор, и на 88-м году жизни скончалась в Санта-Барбаре, штат Калифорния. Ни разу не предприняла попытки вернуться в Испанию.

Хинесу Горгелю, солдату франкистской армии, участнику боев за Кастельетс-дель-Сегре, несколько раз пытавшемуся дезертировать, но в итоге остававшемуся там с первого до последнего дня, тоже посчастливилось пережить войну. Победителем вернувшись в Альбасете, он благодаря различным льготам и привилегиям сумел открыть собственное дело – деревообрабатывающее предприятие, – а затем весьма небезуспешно занялся политикой: стал депутатом кортесов и уже в старости – одним из основателей партии «Альянса популар». Всю жизнь он поддерживал тесные дружеские отношения со своим боевым товарищем Селиманом аль-Баруди вплоть до кончины последнего и хранил золотую цепочку, которую тот подарил ему в Кастельетсе. Хинес Горгель умер в 1993 году.

Капрал Селиман после войны вернулся в Марокко и, когда страна обрела независимость, служил в ее вооруженных силах, получив чин сержанта. Выйдя в отставку, обосновался в Мелилье, у сына, владевшего обувной лавкой. Пытался – безуспешно – создать ассоциацию помощи женщинам, которые потеряли мужей на Гражданской войне и прозябали в нищете, не получая от испанского правительства ни пенсий, ни пособий. Ежедневно после обеда в баре у казармы регуларес, где он всегда был желанным гостем, Селиман сидел на веранде кафе на проспекте Генералиссимуса, беседуя с друзьями и знакомыми. В 1975 году он ездил в Мадрид на похороны генерала Франко, чью фотографию в рамочке неизменно держал в лавке на видном месте: сын убрал ее лишь после того, как в 1981 году Селимана не стало.

Вивиан Шерман переходила из одной зоны военных действий в другую. После Испании она освещала вторжение Германии в Польшу, падение Парижа, воздушную битву над Лондоном. Сопровождая американские войска, описывала высадку в Италии и последнее наступление к центру Германии. Одной из первых сделала достоянием гласности ужасы Освенцима. В 1949 году вышла замуж за кинопродюсера Майкла Розена, в 1961-м скончалась от рака легких на Майорке. Ее впечатления о Гражданской войне в Испании и о Второй мировой составили книгу воспоминаний «Скверное место».