На Лиговке, у Обводного - [20]

Из окна выглянул аэрофлотец в фуражке с золотыми украшениями. Кинул взгляд на широкий простор поля, чертыхнулся и исчез.

Тут же донесся его сердитый голос:

— Алло! Алло! Колхоз? Кто у телефона? Слушайте, вы!.. Когда кончится это безобразие? Опять коровы на летном поле! У меня самолет идет на посадку. Ты мне это брось — частный сектор. Колхозники ваши — и поголовье ваше. Немедленно убирайте.

— Летит, — проговорил мужчина в соломенной шляпе. — Насчет коров забеспокоился, значит, летит.

Из-за леса выскочил беленький самолетик, пробежался вприпрыжку по клеверу, подрулил к служебному домику. Из самолета полезли люди с чемоданами, сетками, кошелками. Аэрофлотец прямо из окошка объявил посадку, мы залезли в самолет и полетели. Летели низко. Если над лугом — цветочки видно; над лесом — шишки на елках. Поблескивали речки, озерца. Иногда самолет грузно проваливался, и у пассажиров захватывало дыхание. Он натужно гудел, скрипел разболтанными суставами, выбирался из воздушной ямы и летел дальше.

Наконец пошел на посадку, простучал колесами по земле и остановился.

— Подбережье, — сказал летчик, открыл люк, спрыгнул на землю и устало потянулся.

Я схватил свой ящик, выволок его из самолета. За мной соскочили Серебрицкий и какой-то стройный блондин с новеньким портфелем и плащом через руку.

— Куда вы нас посадили? — спросил блондин у летчика. Тот уже влезал обратно в самолет. — Это же не Подбережье.

— Оно самое, запасной аэродром. На основном взлетная полоска занята. Каток дорожный застрял, вот и посадили сюда.

— Куда же идти? — строго спросил блондин. — Лес кругом.

— Сам без понятия, — ответил летчик. — Первый раз сюда плюхнулся. — И захлопнул люк.

Самолет затарахтел мотором и улетел. Блондин раздраженно чертыхнулся. Кругом стояли толстые, высоченные сосны. Вдали голубела какая-то будка.

— Пошли, — сказал Серебрицкий.

«Ничего себе, — подумал я. — С моим-то ящичком!» Голубая будка оказалась старым автобусным кузовом, без колес и стекол. На крыше кронштейн с обрывками телефонных проводов. В стороне, под сосной, сидели две женщины в цветистых платочках, в брюках, заправленных в резиновые сапожки. В ногах корзины с ягодами. Малина. Крупная, аппетитная.

— Здравствуйте, — сказал Серебрицкий. — Нам в Подбережье. Как добраться? На чем доехать?

Женщины улыбнулись:

— Доехать? На своих на двоих. Вот дорожка. Километра через два — шоссе. А там на горку взойдете — и Подбережье будет видно.

— Автобусы тут ходят? — спросил блондин.

— Чего им тут делать?

— Здесь же аэродром.

— Аэродром совсем в другой стороне. Мы и то удивились — чего это самолет прилетел? Перепутал, что ли?

Блондин продолжал чертыхаться. Серебрицкий предложил идти пешком. Отличная прогулка. Да и другого выхода нет.

Прогулка действительно была бы приятная. Свежий воздух, сосновый лес, цветущий кипрей. Его розовые пышные кисти росли вдоль всей заброшенной дороги. Если б не ящик с гвоздями. Я то и дело перекладывал его с плеча на плечо. Блондин шагал быстро. Шаг у него широкий, размашистый, и высокая, стройная фигура его мелькала между деревьями далеко впереди. Серебрицкий все поглядывал на меня, как я кряхтел под своим ящиком.

— Дай-ка, понесу немного. О!.. Черт… Какой тяжелый. Что в нем? Золото? Платина?

Не скоро мы добрались до Подбережья. Когда увидели его крыши, солнце перевалило за середину неба. Грело оно жарко, было душно. Мы распрощались с Серебрицким. Я от души сказал ему спасибо. В жизни не думал, что фельетонисты будут таскать на себе мои гвозди.

На автобусной станции я узнал, что автобус в колхоз «Победа» ушел. Вот только что, минут десять назад. И теперь до завтра. Лучше всего идти к универмагу, ловить попутку. А пройти туда просто — вот по этой улочке до реки, там направо до моста и — универмаг, новое здание.

По высокому берегу реки змеилась тропинка. Внизу в солнечной воде плавали белые гуси, меченные фиолетовыми чернилами. У одной стайки — голова, у другой — крыло, у этой — хвост. Красили их предусмотрительные хозяйки, чтоб ненароком не съесть чужого гуся. Речка повернула вправо, стала шире, глубже. Тропинка подвела к небольшой скамеечке. Ох, как она была нужна, эта скамеечка. Скорее сесть, откинуться на спинку, вытянуть ноги, закрыть глаза. На скамейке сидел старик с белыми усами, в старомодной фетровой шляпе, в черных очках. Он сидел прямо, как бы навытяжку, лицо приподнято, между колен палка, на ней уложенные друг на друга ладони.

— Разрешите? — спросил я, бросая на землю ящик.

Старик дотронулся до шляпы, передвинулся к краю скамьи и снова замер в своей позе. Скамеечка стояла здесь не зря. Кто-то выбрал место со вкусом. Голубая река, на том берегу холм, подпертый плитняковым обрывом. По кромке холма — старая крепостная стена. На углу белая башенка. Внизу, под берегом, помост с пестро раскрашенными лодками — прокатная станция. На холме, над вершинами старых могучих деревьев, церквушка, коренастая, приземистая, вросшая в землю по самые окошечки. Со скамейки все это виделось легко и просторно. Я отдышался и сказал:

— Красивое местечко.

Старик шевельнул ладонями.

— Остатки прошлого, — проговорил он четким голосом, как у лектора. — Бывший монастырь. Одна церквушка и уцелела. «Спас нерукотворный». — Старик говорил, не меняя позы, как смотрел куда-то вдаль, так и не шевельнулся. — Место действительно красивое. Предки умели выбирать. Да особого труда и не представляло. Просторы-то какие!.. — Он широко повел рукой. — А много ли церквушке надо? Или помещичьей усадьбе? Учитывалась любовь человека к природе, к красивому. Вот города строили иначе. Побыстрее да подешевле. Для монастырей и места выбирали, и легенды задушевные создавали. Хотя бы этот же «Спас нерукотворный». — Старик помолчал, потом пояснил: — Я в вопросах культа не очень разбираюсь. Всю жизнь преподавал математику. Отсюда и способ мышления — конкретность, ясность, доказательность. Так вот… Да, насчет иконы. Красиво придумано. Когда «сына божия» сняли с креста, беспутная, но сердобольная девица Мария Магдалина из жалости к пострадавшему приложила к его лицу платок — обтереть мученический пот и кровь. И что же случилось? На платке остался отпечаток лица. Чудо? Чудо. Из области моментальной фотографии. Ну, и начали писать иконы — платок с измученным лицом симпатичного мужчины с рыжеватой бородкой. И вот однажды, лет этак триста назад, такая икона оказалась в этой речке. Как она в нее попала — неизвестно. Но плыла она не как-нибудь, а против течения. Добралась до этих мест и встала на дыбы. Или, как еще говорят, — на попа… Лицом вот к этому холму… — Он показал палкой на противоположный берег. — Легенды тем и хороши — художественная ткань, и никаких тебе подтверждений или доказательств. Перст божий!.. И все сказано. Но, надо полагать, прежде чем икона приплыла сюда, появились в этих местах какие-то беглые монахи с Московской Руси. Ну и… Жить-то надо? Реклама — двигатель торговли… Сочинили легенду, народ поверил.