Вошел Андрей, веселый и оживленный.
— Ты завтракать? Уже двенадцать? — удивилась Людмила. — Андрей, посмотри, что я купила тебе вчера вечером, пока ты заседал.
Она набросила полотно на плечо Андрея и подвела его к зеркалу.
— Смотри, как замечательно! Благодари! И скажи, что восхищен и потрясен!
— Благодарю, благодарю! И восхищен и потрясен! — засмеялся Андрей, обнимая и целуя жену.
— Нет, ты посмотри, это же в тон к твоему летнему костюму.
— Всегда преклонялся перед твоим вкусом. А сегодня этот подарок, кроме всего прочего, в тон моему настроению. Я чертовски рад.
Людмила вопросительно посмотрела на него.
— Победа! Противник был вынужден отступить, оставив хорошо укрепленные позиции. Вырвал у директора разрешение повторить опытную строжку. Помнишь, я рассказывал тебе о строгале Парамонове?
— Но ты говорил, что первый опыт прошел неудачно.
— Да, но идея Парамонова верна, значит, опыт надо повторить.
Людмила вновь внимательно посмотрела на мужа и сделалась серьезной.
— И директор согласился?
— Был вынужден. Правда, торжественно предупредил, что вся ответственность, в том числе и материальная, — Андрей произнес эту фразу, копируя произношение Кравцова, — ложится на меня.
— Ну, а ты?
— Я… — улыбнулся Андрей, — тоже согласился.
— Мне трудно понять тебя, Андрей, — вздохнула Людмила. — Как ты легко берешь все на себя. Что это тебе даст? Если будет успех, то это успех Парамонова, а если неудача, то неудача твоя.
— Люся! — почти умоляюще воскликнул Андрей. — Разве это для Парамонова или для меня? Ты же все прекрасно понимаешь. Почему ты так говоришь?
— Да, я понимаю. Я даже рада, что у тебя просыпается честолюбие. Тебе хочется прослыть передовым, инициативным. Но для этого ты слишком наивен. Загребать руками жар для других — это ненадежный путь к славе. Я считала тебя более разумным.
Она уложила отрез в ящик комода, задвинула его и отошла к окну. Андрей смотрел на жену со странным выражением не то недоумения, не то испуга, потом на щеках его выступила краска возмущения, и он медленно заговорил, стараясь умерить силу голоса:
— Знаешь, Людмила, у меня еще теплится надежда, что ты высказала это в запальчивости, не отдавая себе отчета в истинном смысле своих слов…
— Напрасная надежда. Я в здравом уме и твердой памяти.
— Тогда… тогда это пошлость!
— Ты меня охотно наделяешь всеми добродетелями. Мещанкой я уже была.
— Я был прав, когда упрекнул тебя. Начинается с мещанского неудержимого стремления к уюту и кончается циничным противопоставлением своих узколичных интересов интересам общественным. Труды Софьи Ивановны не пропали даром.
Людмила резко повернулась к нему.
— Тебе мало, что ты оскорбил меня! Ты забыл, что Софья Ивановна заменила мне мать. Как тебе не стыдно! Я думала, ты любишь меня. Я тебе все отдала, всем для тебя пожертвовала… Я не могла неделю прожить без концерта в консерватории и поехала за тобой в эту глушь. Для кого я живу здесь? Не для тебя? Вот благодарность за мою заботу о тебе.
— Твоя забота оскорбляет меня, пойми это!
— Оскорбляет? — прошептала Людмила, и в ее широко раскрытых темных глазах заблестели слезы. — Ну, Андрей…
Она заплакала, опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Весь гнев Андрея сразу прошел. Он растерянно смотрел на вздрагивающие плечи Людмилы, испытывая искреннее желание успокоить ее, и не знал, как сделать это, что ей сказать.
— Андрюша! — укоризненно произнесла Клавдия Васильевна.
Он оглянулся. Мать стояла в дверях спальни. Видимо, она находилась тут давно и все слышала.
— Иди, я собрала тебе позавтракать, — сказала Клавдия Васильевна, и Андрей понял, что мать хочет поговорить с Людмилой, успокоить ее и что ей легче будет сделать это без него.
Андрей осторожно прошел в переднюю, надел халат и побрел на завод в глубоком раздумье.
«Почему она не поняла меня? Видимо, я сам в чем-то виноват. Но в чем?»
3
Анна Королева, крупная широколицая женщина лет тридцати, в белом платочке, повязанном, как носят старухи, узелком на лбу, закончила выстилку кож на козлы.
— Готово, Вася! — крикнула она Парамонову.
Василий снял ногу с педали и оглянулся. Анна стояла около козел, подперев бока полными, голыми по локоть руками. Белые кончики платка торчали в разные стороны, как маленькие рожки, придавая ее смуглому широкому лицу добродушное и одновременно важное выражение.
— Готово, — повторила она.
Василий выключил рубильник и подошел к ней. На двух массивных четырехногих козлинах висели аккуратно выстланные голубовато-зеленые кожи.
Парамонов приподнял верхнюю и внимательно ощупал хребтовую часть. Она была плотной и вместе с тем эластичной. «Товар хорошо подготовлен», — подумал он.
— Ну, Василий, — Анна с размаху хлопнула рукой по гладкой, чуть-чуть влажной коже, — смотри не подкачай. Все за тебя болеем. Оправдай доверие. Начинать будешь?
— Надо Андрея Николаевича подождать. Обещал прийти.
— Я схожу за ним.
Анна крупным, мужским шагом направилась к двери, но Андрей в сопровождении Чебутыркина уже входил в цех.
— Вы сегодня вроде именинника. Все на вас смотрим, — обратился Андрей к Парамонову.
Василий смущенно улыбнулся.
— Начинайте, — сказал Перов.
