На крыльях мужества - [30]

Наконец, приземлился - на душе отлегло. Закончив пробег, остановил машину. На обочине ВПП стоял "студебеккер", а рядом с ним майор Спащанский, наш начштаба, с ракетницей в руках.

- Чего мажешь, Драченко?

- Думал - встретят или нет? - решил отшутиться.

- Как видишь, встречаем, только без оркестра...

Для своих я свалился как снег на голову. Меня от души обнимали, теребили волосы. После первых приветствий, рукопожатий спросил:

- А где же Наумыч? Киртока не вижу.

В это время мой друг Коля возвращался из разведки, заходил на посадку. Мне не терпелось побыстрее показаться ему, обняться.

- Сейчас подрулит, - указал на свободное место Анвар Фаткулин. - Вот его стоянка.

Николай, приземлившись, что-то бросил на ходу подбежавшему механику, а увидев меня, оторопел.

- Ну что, не ожидал?

- Если откровенно - нет, конечно.

- А я-то, ошалелый, мчался сюда продолжать наш с тобой бой. Прилетел, а противника не вижу - фрицев летает фотографировать.

С Николаем мы устраивали жестокие "бои", чтобы доказать превосходство в пилотировании самолетов, пытаясь зайти друг другу в хвост. И это было не простое удовлетворение каких-то наших чудачеств. Польза здесь налицо: мгновенное действие, реакция не раз помогали нам в критические минуты реального боя.

- Туговато тебе будет одержать победу, - рассмеялся Кирток.

- Хвастайся, сколько хочешь, а хвост приготовь, - ответил я.

Так, перебрасываясь шутками-прибаутками, встретили командира полка Макаренко. Я, подтянувшись, доложил:

- Товарищ майор, младший лейтенант Драченко прибыл для прохождения дальнейшей службы.

Подал документы. Тот внимательно прочитал предписание:

- Ну что ж, поздравляю с возвращением в строй.

Пускай Иван Голчин принимает "молодое" пополнение.

Командир улыбнулся и крепко пожал руку, желая удачи в боевой работе. И никто не догадывался, что у меня только один глаз.

И лишь одному Николаю Киртоку поведал о своей беде. Тот сначала не поверил, но когда увидел протез, убедился:

- Но как же ты?..

- А вот так, Николай. Обязательно я должен воевать. У меня счет к врагу ой какой огромный! И не только за погибшего отца или свое увечье. Мне за тех раненых и комиссара, что в лагере были и убежать не смогли, отомстить надо. Наверняка расстреляли их фашисты. Они знали об этом. И никто, слышишь, Коля, никто не упрекнул нас, бежавших...

- Я понимаю тебя...

- А если понимаешь, выполни просьбу мою...

- Какую?

- Возьми к себе на время ведомым. Не подкачаю. Николай молча кивнул головой.

- Ну вот и хорошо. А об увечье моем ребятам пока знать ни к чему. Потом сам как-нибудь скажу...

...На аэродроме Пальмировка мы жили в небольших домиках, довольно потрепанных. Большинство окошек в них были заколочены фанерой. У самых стен - нары, на гвоздях - шлемофоны, планшеты, куртки...

Поселился по возвращении в этом муравейнике, который ни за что в жизни не променял бы ни на какие апартаменты. Все тут свое, знакомое - люди, обстановка, запахи, звуки. Проговорили тогда допоздна. И тут я по их настроению, отдельным фразам стал понимать, что некоторые из них догадываются насчет моего протеза.

Лежат ребята на нарах, не спят, а за окнами порывистый ветер раскачивает деревья. Кружит озябший часовой, постукивает сапогом о сапог. Не спится и мне. Накинул куртку, вышел на крыльцо. Прохладный ветер колючей моросью прошелся по щекам. Прислушался - к домику кто-то подходил.

- "Стоял он дум великих полн", - продекламировал идущий, и я по голосу узнал Николая Пушкина. Несколько минут стояли молча. Потом Коля достал папиросу, чиркнул спичкой.

- Я, Ваня, вот что тебе хотел сказать. - Глубоко затянувшись, он поднял меховой воротник. - Только ты не обижайся и пойми меня правильно: летать тебе будет очень трудно. И знаешь, почему?.. Немцы прямо взбесились, любой ценой стараются расправиться со штурмовиками.

- Не понял, почему так говоришь? - Жесткий ком обиды подкатил к горлу.

- Езжай-ка ты в училище. Там интересная работа, тоже полеты. И если кто-то из стрелков узнает... Ну сам понимаешь, он будет вправе отказаться выполнять с тобой боевые задания. А стрелков у нас тоже сейчас не густо.

- Знаю, что будет очень трудно, но слишком большой должок у тех, кто меня изуродовал. Вот почему я буду драться с фашистами не на жизнь, а на смерть. Сколько сил моих хватит...

Я почувствовал, как у меня горит лицо, уперся лбом в холодные доски двери.

На следующий день ко мне подошел воздушный стрелок Аркадий Кирилец сухощавый парень, с резкими чертами лица. Он мялся, как-то не решаясь начать разговор. Но потом произнес:

- Товарищ младший лейтенант, возьмите меня в свой экипаж. Хочу с вами летать.

Мне так хотелось от души обнять этого славного парня, но сдержался и только сказал:

- Хорошо, поговорю с командиром полка.

С тех пор наши судьбы накрепко переплелись. Значительно позже узнал, что Кирилец случайно услышал наш разговор с Николаем Пушкиным.

У Аркадия тоже была тайна: перед призывом в армию у него обнаружили туберкулез. Он лечился, но началась война, и парень тут же ушел на фронт. Закончил курсы воздушных стрелков. В июне 1943 года получил одно ранение, затем второе. Предлагали перейти в техсостав - решительно отказался, продолжал сражаться...