На крыльях мужества - [29]

Из уголка теплушки сразу вскочил на ноги, услышав название города.

- Так это ж моя станция!

Засуетившись, набросил шинель и мигом выскочил из вагона. Девушка взмахнула флажком - и поезд вновь застучал колесами. Заскрипели ржавые рельсы, закачались разболтанные вагоны. Оглянулся - все вокруг заросло бурьяном, дымят развалины... Кое-где сохранились жалкие остатки деревьев.

- Девушка! - обратился к дежурной. - Вы не подскажете, где здесь аэродром?

Она покачала головой:

- Не знаю, и вообще говорить мне о таком не положено. Зайдите в сторожку, там у отца сидят какие-то военные.

Двери сторожки полуоткрыты. И вдруг вижу, что там наш инженер из дивизии майор Косарев чай распивает. Он меня сразу же узнал. Разговорились. Оказывается, в полк из подвижной авиаремонтной мастерской он не может перегнать машину.

- Хорошо, что ты подвернулся. Застрял я здесь капитально. День и ночь льет, словно продырявилось небо. Только со вчерашнего вечера малость подморозило. Так что, полетим сегодня?

- Покатим, - ответил, еще боясь этого слова - полетим.

- А теперь давай к столу. Знаю я эти госпитальные харчи - с голодухи не умрешь, но и на подвиги не потянет...

Аэродромное поле затянуло легким туманом. Бомбардировщики стояли на приколе, уныло нахохлившись, словно огромные птицы. То там, то здесь стояли группами летчики, курили, чихвостили вдоль и поперек "небесную канцелярию", отпускали откровенные шпильки в адрес метеослужбы.

Подошел к крайней группе, представился, но стоящие и ухом не повели. Даже смерили подозрительным взглядом: я был в шапке-ушанке, длиннополой шинели, старых кирзовых сапогах, через плечо болтался тощий вещмешок. А когда попросил у них посмотреть карту, летчики чуть не отвели куда положено. Объясняться пришлось долго. Наконец-то молодой пилот расстегнул планшет, достал карту и помог снять кроки, наметить ориентиры, определить маршрут.

Чуть распогодилось. Подошел к стоящему на линейке штурмовику, неторопливо обошел его, любуясь широкими крыльями, пулеметами, высунувшими свои стальные стволы. Внезапно кто-то окликнул:

- Ты что здесь делаешь?

Голос был знакомый. Внимательно вглядевшись в подходившего человека, узнал механика Свиридова.

- Не узнаешь? Ведь это я, Драченко!

Но тот уже улыбался.

- Сразу-то и не узнал. Не иначе, богатым быть. Гляжу, какая-то подозрительная фигура у самолета крутится, ну и окликнул. А ты зачем сюда?

- Да вот возвращаюсь из госпиталя. Встретился с инженером, попросил штурмовик в часть отогнать.

- Что, старую специальность решил вспомнить?

- Помнить-то помню. Только вот давно в самолет не садился. Боюсь, не разучился ли летать?

- Да нет, этого не может быть. Рожденный летать ползать не будет. А впрочем, если не веришь, садись, машина заправлена полностью. Попробуй сам, убедись...

С душевным трепетом залез в кабину, несколько минут сидел неподвижно, обдумывал до последнего штриха полет. Волнуясь, положил руку на кран запуска двигателя, еще раз посмотрел на затвердевший грунт с мелкими осколками лужиц, подумал о предстоящей посадке. Ровный гул двигателя, берущего высокую ноту, начал перечеркивать мои опасения. Вызвал по рации руководителя полетов.

- Старт! Старт! Это перегонщик с тридцать девятого. Прошу разрешения на три "коробочки" по кругу над аэродромом.

- Какой еще перегонщик?

- С тридцать девятого... Нужно проверить высотомер и счетчик оборотов... Прошу разрешить взлет. Небольшая пауза. Потом послышалось недовольное:

- Взлет разрешаю. Три полета по кругу - не больше.

На старте машина на мгновение затихла, затем рванулась с места, и все аэродромные постройки, тяжелые бомбардировщики по косой линии уплыли назад. Все это я видел только с левой стороны. Справа стояла непроницаемая темнота.

Сделав круг, зашел на посадку. Заранее решил щитки не выпускать, дабы глиссада планирования была положе. Так мягче приземление, хотя посадочная скорость больше. Сел вполне нормально. Попробовал еще. Рука вновь толкает вперед ручку газа. Короткий разбег, и снова прекрасное ощущение полета. Но напряжение огромное. Почувствовал, как прилипла к спине гимнастерка.

Все три посадки прошли благополучно. После третьей зарулил на стоянку, заглушил мотор и открыл фонарь кабины.

- Ну что? - в кабину заглянула улыбающаяся физиономия механика. - Все в порядке? Я же говорил, а ты не верил.

Ободренный успехом, голосом эдакого лихача-извозчика зычно крикнул:

- Летим! И-эх, и прокачу вас, аллюр три креста!..

Инженер Косарев и механик Свиридов, кряхтя, втиснулись в заднюю кабину, повозились и затихли, смирившись с крайними неудобствами.

Аэродром остался позади. Каждая секунда отбрасывала назад сто метров, каждая минута - шесть километров. Пошел мелкий дождь. Его капли ползли по козырьку самолета, ухудшая и без того очень плохую видимость. Тучи низко нависли над машиной. Земля неясно маячила внизу, деревни сливались с полями, бурое шоссе исчезло в путанице дорог. Чувствую, как в глазу покалывает от напряжения, но маршрут я выдержал правильно. Стрелка компаса стояла строго на юго-запад.

На подходе к аэродрому появилась какая-то дрожь в руках. Погода окончательно испортилась. Туман загустел. Но надо садиться. Зашел один раз, другой... Никак не удавалось выйти в створ посадочной полосы.