На крутом переломе - [74]
Красивая не должна быть одинокой. Пусть и Ольга будет не одна. Со мной она будет. Вдвоем всегда лучше, чем в одиночестве. Хорошо, если есть телефон. Договорились встретиться у входа.
В голове шумело. Когда вышли на улицу, Ольга поддерживала его за руку. Он попросил ее рассказать про свою жизнь. Слушая, иногда приостанавливался, пытаясь улавливать то, что она говорила, с ужасом осознавая, что надо идти домой. И его в таком состоянии увидит Вадим. Нет, в таком виде появляться не следует. Дома меня таким еще никогда не видели. Он сказал ей об этом, и Ольга поддержала:
— Правильно. И не должны видеть.
— А что мне делать? Куда мне идти? Не на завод же?
— Зачем на завод? Ко мне. Это совсем близко.
— Неудобно.
— Мужчине и неудобно зайти к женщине? Вы меня рассмешили. Вся жизнь на этом построена. Всегда кто-то к кому-то заходит.
«А пожалуй, — подумал Никаноров, — она права. И в этом вся жизнь. Открытая или скрываемая. Да и со мной все еще не проходит, хотя идем минут сорок. И с этой селедки, стыдно признаться, опять ужасно пить хочется. Хорошо бы сейчас чайку свежего. И душ принять — сразу бы полегчало. Хотя до дома далеко. Но главное — появляться в таком состоянии не следует. А у нее телефон».
Ольга, не получив ответа, напомнила:
— Вы, случаем, не испугались ли моего предложения?
— А собственно, чего мне бояться? У вас телефон. Если что — милицию вызову. Да к тому же, если и чаем напоите — тогда совсем хорошо.
— Будет вам и чай. И телефон.
Ольга жила в двухкомнатной квартире. На третьем этаже высотного дома. Квартира метров за тридцать, со вкусом обставлена. Вот что значит женщина дома. Порядок и чистота. И как-то все располагает к отдыху.
— Снимайте костюм, рубашку и примите душ. А я тем временем займусь чаем.
Никанорову в чужой квартире, у другой женщины сразу понравилось: ухоженное, отглаженное. И это ему импонировало, как и сама хозяйка. Хотя где-то в глубине души холодок сожаления и даже опасения все еще оставался. Но вот струи теплой воды ударили в грудь, хлестнули в лицо, и он сразу обо всех своих опасениях позабыл. После горячей Никаноров включил холодную. Потом снова горячую. Неоднократное чередование свое дело сделало: Никаноров почувствовал, что в его сознании появилось просветление. И обрадовался этому, как выполнению плана в конце месяца, когда шансы на это были так ничтожно малы, что будет дальше — представить затруднялся.
Неторопливо собрался, причесался и тут, посмотрев в отпотевшее зеркало, заметил, что глаза у него красные. Еще чего не хватало, недовольно подумал он. И несколько раз подышал в полотенце, потом плотно прикладывал его к лицу, к глазам. Повторив эту процедуру несколько раз, он заметил, что краснота наконец-то исчезла. Осмотрев себя в зеркало, Никаноров заметил, что мужик он еще ничего. Крепкий. Я, наверное, долго торчу в этой ванной? Надо торопиться.
— А вот и мы! — Он осторожно прошел на кухню, откуда резко пробивался аромат хорошо заваренного чая. Цейлонский или индийский? Пожалуй, смесь.
Ольга была в шелковом халате, плотно облегавшем ее ладную фигуру. Никаноров обратил внимание, что отвороты халата выходили на плечи, раскрывая тугие груди. Он и не хотел, и не мог совладать с собой, поэтому то и дело поглядывал на них украдкой, думая, как же ловко она придумала эту зазывалку-соблазнительницу.
На столе в хрустальных вазочках стояли галеты, зефир. Сахарница и раскрытая коробка шоколадных конфет. Варенье из смородины.
Пили маленькими чашками. После четвертой Никаноров почувствовал, что хочется растянуться на диване, полежать немного. Но ему предложили только кресло.
Говорить самому не хотелось. Ему было приятно слушать как говорит Ольга. Не важно что, важно как: тепло и душевно. И глаза просветленные. А в зрачках любопытство и ожидание. Я, подумал Никаноров, тоже жду. Чем же закончится наша неожиданная встреча? И тут он вынужден был признаться — уходить, вот так, встав, и к двери — ему не хотелось. А ночевать никто не предлагал, да и нельзя ночевать-то. Интересно, в чем заключается это среднее между «не хочу» и «нельзя»?
Ольга говорила о работе, которая ей нравилась. А мысли Никанорова все больше и больше сходились на этом среднем. Какое же оно это среднее? Как оно будет? А ведь будет! У нее и телефон есть. И никто не звонит. И хорошо. Значит, не избалована. Хотя внимание ей мужчины, безусловно, оказывают. Внимание должен оказать и я. А как оказать ей это внимание?
Ольга сидела напротив, на широкой тахте, укрытой ковром, который спускался сверху, от самого потолка, по стене и едва не касался пола. А костюм мой висит в прихожей. Сейчас я встану и скажу, что мне пора. Она тоже встанет. И мы будем близко друг к другу. Лицом к лицу. И я посмотрю ей в глаза. Если в них не увижу холодка, отчужденности, тогда… Хорошо, чтобы холодка не было. Неужели это возможно? Почему нет? Почему? Ведь кому-то все дозволено. Что я — хуже других? Я, наверное, хуже. Плохой ухажер. Только слушаю. А надо бы и самому говорить, стараться показать свою эрудицию. Зачем эта эрудиция? Сейчас не до нее. В голове какой-то шум. Легкая, приглушенная музыка и душевное воркование Ольги настраивают на другую волну, а не на эрудицию.
В романе, написанном нижегородским писателем, отображается почти десятилетний период из жизни города и области и продолжается рассказ о жизненном пути Вовки Филиппова — главного героя двух повестей с тем же названием — «Когда в пути не один». Однако теперь это уже не Вовка, а Владимир Алексеевич Филиппов. Он работает помощником председателя облисполкома и является активным участником многих важнейших событий, происходящих в области. В романе четко прописан конфликт между первым секретарем обкома партии Богородовым и председателем облисполкома Славяновым, его последствия, достоверно и правдиво показана личная жизнь главного героя. Нижегородский писатель Валентин Крючков известен читателям по роману «На крутом переломе», повести «Если родится сын» и двум повестям с одноименным названием «Когда в пути не один», в которых, как и в новом произведении автора, главным героем является Владимир Филиппов. Избранная писателем в новом романе тема — личная жизнь и работа представителей советских и партийных органов власти — ему хорошо знакома.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.