На крутом переломе - [66]

Так думал не так давно, лежа в заводском профилактории, мастер цеха номер четыре Роман Андреевич Кудрин. И в один из вечеров, после кефира, который ему любезно подали перед сном, он, в тиши и уединении, без единого постороннего глаза, настрочил жалобу на своего обидчика — директора завода Никанорова и отправил ее в горком партии.

Жалоба на директора завода «Красный вулкан» попала вновь утвержденному второму секретарю городского комитета партии, занимающемуся вопросами промышленности. Он не был знаком с Никаноровым, однако слышал о нем, и когда прочитал жалобу, схватился за голову и с ужасом подумал: неужели человек так зарвался? Выгнал жену и уже с другой женщиной в театр ходит. Неугодных себе людей, в большинстве случаев итээровцев, убирает с дороги. Целый список, около двадцати человек. Видимо, в письме не все наговор: копий приказов об увольнении тоже немало приложено. И хотя, — размышлял секретарь, — что-то и в этой жалобе есть необъективное, но многое похоже на правду».

В левом, не заполненном углу жалобы, секретарь написал резолюцию: «Завпромотделом. Прошу проверить с выездом на место. И доложить мне. Срок — десять дней».

Все закрутилось, завертелось с такой необычной скоростью, что Никаноров лишь диву давался. «Вот бы так быстро завод поставить на ноги!» Каждый день ему приходилось чуть ли не часами беседовать, вернее, отвечать на вопросы проверяющих. Инструктор горкома партии и инспектор городского комитета народного контроля неделю приезжали на завод и занимались проверкой, и когда слухи об этом дошли до народа, завод взбудоражился: «Никанорова, наверное, снимут. А если не снимут, то здорово накажут». Более точно о том, какое наказание предполагается директору, Кудрину и его друзьям должен был рассказать сегодня инструктор горкома партии, проверявший жалобу.

Кудрин, довольно улыбнувшись, притормозил машину, он и не заметил, как подъехал к знакомой опушке, где дорога поворачивала круто влево. Вскоре он был на берегу озера, в домике своего старинного друга.

Увидев Кудрина, седоватый, но еще довольно крепкий лесник растроганно-радостно обнял его и долго тискал, приговаривая:

— Думал, совсем забыли про меня. Хотя, конечно, все нынче не так просто. А разве мы что лишнее позволяем? Ничего. Пойдем накормлю копченой кабанятиной и чаем напою. С брусничным вареньем. Знаю: твое любимое. Поэтому для тебя и берегу.

Слегка перекусив и с удовольствием выпив кружку чая, Кудрин вынул из машины необходимые припасы и отправился затапливать баню.

Почерневшая от времени и жары баня была построена под большой, раскидистой липой, словно спрятана от людей. И находилась метрах в двадцати от озера. Чтобы удобнее к нему было спускаться, лесник, прямо от бани, от невысокого ее порожка, выстелил кругляками узенькую дорожку.

Натаскали воды, затопили, начистили рыбы для ухи и лишь после этого Кудрин помчался в город, чтобы привезти своих приятелей…

В бане было жарко, но в меру, и сладко пахло липой. Вначале все сидели на невысоких скамеечках, расставленных возле стен, на полу: Фанфаронов, еще крепкий, с седыми волосами на груди, рядом с лесником; Северков, высокий, худощавый, занимал скамейку один, молча обхватив руками голову; Кудрин доверительно рокотал возле Угрюмова, инструктора горкома партии, своего давнишнего знакомого, с которым, еще в бытность его на заводе, когда он работал в отделе главного механика, не раз и не два бывал вместе и в более интимных компаниях.

Юрий Петрович Угрюмов, чуть выше среднего роста, с начинающим выделяться животиком, с ухоженными, аккуратно подстриженными волосами, чувствовал себя на высоте: своим приятелям он доставил великую радость — сообщение о том, что Никанорову объявлен выговор с занесением. «Что заслужил, то и получай», — подумал Кудрин. В душе Угрюмов был благодарен Кудрину за то, что его пригласили в баню.

Юрий Петрович любил попариться, похлестать себя веничком, но в этот раз его воображение, вытесняя все другое, заполнила Эмма Васильевна Лужбина, с большими голубыми глазами и пышным бюстом, которая ему понравилась с первого взгляда, еще тогда, на берегу реки, возле пионерского лагеря, тайком обещавшая ему свое расположение во время одной из рыбалок, организованных Кудриным, и вот теперь, когда с Ястребовым было все кончено, она с удовольствием приняла предложение помочь в оформлении стола, а главное, как сказал Кудрин, украсить общество своим присутствием, — Эмма Васильевна напомнила Угрюмову о своем обещании. Поэтому, нарушая затянувшееся молчание, он, выпячивая и рассматривая свою грудь, повертывая и разглядывая руки, сказал Кудрину:

— Согрелись. Вишь, водичка уже пошла. Пожалуй, можно и попариться.

Не спеша, несколько вальяжно Угрюмов поднялся, потянулся, погладил себе грудь, потом кинул на доски брезентовый полог и лег на него животом, поправил на голове суконную шляпу и попросил, чтоб его попарили.

— И просить не надо. Это мы моментом! — плеснув на камни полстакана шампанского, успокоил его Кудрин. Парить он умел. И, положив белое полотенце, предварительно намоченное в холодной воде и с завернутым в него куском льда, перед лицом Угрюмова, предупредил: — Лежи спокойно и не дергайся. Все будет хорошо. Даже очень. — И он ударил по упитанному телу Угрюмова не то чтобы сильно, но хлестко.