На крутом переломе - [54]
Вторник.
Ильич нагрузил, наверное, полмашины. У меня тоже кое-что набралось: консервы, сыр, кусок копченой колбасы. И когда я сказал об этом Ильичу, по приезде на дачу, он даже рассмеялся. Я, батенька, несколько дней рыбачил. По-настоящему. На утренней и вечерней зорьке. На своем катерке. Он небольшой, но юркий, везучий. Поэтому угощу тебя такой ушицей — отродясь не отведывал. Это не то, что твои консервы.
Дача у него старинная. Большой дом. Большой участок. Яблони. Смородина. Крыжовник. Слива. Но больше всего вишен. Кустов, поди, пятнадцать. И трава. Больше — ничего! Это сад, а не огород, поясняет Ильич. Имеется у него банька. Маленькая, но своя. Душ. Воды сколько хочешь — насос прямо на участке. В хозяйственном блоке, где гараж для машины, есть зальчик: там «груша», мешок с опилками. Только работай. Турничок. И он заставил меня поработать. Потом сходили с ним покупались. Речка не очень далеко: километра полтора. Настроение — прекрасное.
Уху варили на улице. В ведре. Обещали еще подъехать ребята из нашей команды. И они подъехали, когда уха была готова.
Уха — отменная, попахивает дымком. Я и в самом деле такой еще ни разу не ел. Ели на столе, под старой яблоней. Хотя ели деревянными ложками, но все же горячевато, зато тут же ветерком обдает, вечерней прохладой. Да и торопиться было некуда. И рыбы целый поднос. Бери на выбор, какая по вкусу. Мне судак понравился. Потом пили чай, заваренный травами. Целый букет лета! Вкусно. Готовил Ильич один. Он, как и отец у нас, все умеет.
Кто в качалке, кто с книгой, а мы с Ильичом сразились в шахматы. Одну партию он у меня выиграл и был на седьмом небе. Потом ходили по лесу. Ильич рассказывал. Про жизнь, про спорт. Он много всего знает. И слушать его интересно. Долго ходили. До самого ужина. Ужинали по выбору, кто и что хочет. Я ел холодную рыбу. Выпил стакан чая. После программы «Время» кино было неинтересное, и Ильич распределил, кому и где спать. Меня он отвел наверх, в мансарду. И я улыбнулся, вспомнив про мансарду, в которой бывали мы с Любой. Хорошо, если бы Люба жила где-то рядом. Ходили, бродили бы с ней по лесу до тех пор, пока ноги не устали. А потом, как нередко бывало у нее дома, она взяла бы гитару и спела нам про очи черные. Интересно, где она сейчас? Все равно скоро должна приехать. Последнее, что я сохранил о ней — это груди, упругие, налитые ее груди, которые она просила меня потрогать, а потом поцеловать. Из-за них она и не хочет ребенка. Не хочет идти замуж. Интересно другое: так, безо всяких ЗАГСов, живи с ней — сколько угодно! А вот о замужестве не моги и слова сказать. Неожиданно мне послышался шум машины, потом множество голосов. Я поднялся и увидел в окно, как сначала в одной, потом в другой комнате, на веранде, на крыльце соседней с Ильичом дачи, вспыхивал свет. Через некоторое время, примерно через час, отдаленно послышалась музыка, песни — веселье длилось далеко за полночь. А я уснул с думой о Любе, о предстоящей встрече с ней, моей любимой.
Утром мы хорошо подразмялись и сбегали на речку искупаться. Вода холодная, и сразу бодрит. Конечно, это не июль, но мы привычные. Выдерживаем. И даже Ильич балуется вместе с нами. Он вообще купается до поздней осени.
Странно повел себя Ильич после купания. Он почему-то не отходит от меня, словно боится, что могу куда-то убежать или натворить бог знает что! Смотрит, как за маленьким. Он чем-то взволнован. И все старается, чтоб я в доме находился. А потом, непонятно почему, предложил подняться наверх. Мне и внизу было неплохо. Оказывается, он решил отыграться. Там, наверху, в продолговатой веранде, стояли два кресла и маленький столик.
— Жаждешь реванш взять? — спросил я.
— Сегодня, может, и отыграюсь.
— Попробуй. Не возбраняется.
Между делом Ильич рассказал про то, как он стал боксером. И вдруг утреннюю тишину разорвали аккорды гитары. Мелодия и текст песни были мне знакомы: про очи черные, про очи жгучие. А самое главное — знакома и сама исполнительница. Нет, я не ослышался — это пела она. Ее голос я не мог спутать ни с чьим другим. И рядом подпевал ей тоже знакомый — голос Чубатого. Я слышал его голос на репетициях, в спектаклях. Не очень хороший, но мощный и сильный. Потом они спели еще песню «Услышь меня». И я услышал. Больше у меня не было терпения сдерживаться: все во мне взорвалось — я кулаком рубанул по столу, вернее, по столику — он развалился, шахматы разлетелись.
— Тварь, мерзавка!
— А при чем здесь столик? — пытался успокоить меня Ильич.
— При том! Незачем мне было приезжать сюда. Сейчас я пойду туда и разок его правой! — Я показал как.
— Инвалидом сделаешь. А у него жена, дети. Может, он и не виноват?
— Может. Он ее и взял для того, чтобы вместе играть.
— А по мне, — предложил Ильич, — надо понаблюдать за ними, а потом делать вывод. Скороспешностъ обманчива.
Не приняв никакого решения, я с болью смотрел на пьяный кураж Чубатого и Любы, чувствуя, что с каждой минутой меня все больше и больше начинает выводить из себя эта их вакханалия. Кто-то робко пытался им подпевать, но они не приняли его и новую песню закончили дружным дуэтом. Потом гости вместе с Чубатым положили лист железа на деревянный настил и Люба стала отбивать чечетку под аккомпанемент Чубатого. И хотя, без сомнения, спелись они и спились, но чечетку она выдала здорово! На Любе была красная кофта, черная юбка, а лоб перехватывала белая широкая лента. До чего же она была прекрасна! Я, кажется, еще больше хотел ее. Я умирал. Я готов был разнести этого Чубатого и всю их компанию. И наверное, сделал бы это, если бы не ребята. Когда я бросился вниз, на выход, — они, по команде Ильича, меня связали. И положили на ту кровать, где я спал ночью. Пытки мои продолжались. Я грыз зубами подушку, я плакал и ругал Ильича за то, что все это он специально подстроил мне. Негодяй! Издеваться надо мной решил? Не выйдет! Уйду из команды. Брошу этот бокс. И никогда не надену больше перчатки. Из-за бокса все несчастья у меня и начались. А если бы меня не связали, Чубатый был бы уже не артист. Ильич прав, я сделал бы его инвалидом. А ты, Чубатый, гад! Сволочь! Мерзавец! Все равно когда-нибудь мы с тобой встретимся. И я тебе не завидую! А может, у них ничего и не было? И не будет? И все это лишь мои домыслы? Домыслы моей горячей фантазии? Ревнивой фантазии. Вряд ли это фантазия. Она ведь сама говорила, что ее прием в труппу зависит от того, что скажет о ней Чубатый, какую он даст ей характеристику. Ну, гад! Лучше никогда мне не попадайся.
В романе, написанном нижегородским писателем, отображается почти десятилетний период из жизни города и области и продолжается рассказ о жизненном пути Вовки Филиппова — главного героя двух повестей с тем же названием — «Когда в пути не один». Однако теперь это уже не Вовка, а Владимир Алексеевич Филиппов. Он работает помощником председателя облисполкома и является активным участником многих важнейших событий, происходящих в области. В романе четко прописан конфликт между первым секретарем обкома партии Богородовым и председателем облисполкома Славяновым, его последствия, достоверно и правдиво показана личная жизнь главного героя. Нижегородский писатель Валентин Крючков известен читателям по роману «На крутом переломе», повести «Если родится сын» и двум повестям с одноименным названием «Когда в пути не один», в которых, как и в новом произведении автора, главным героем является Владимир Филиппов. Избранная писателем в новом романе тема — личная жизнь и работа представителей советских и партийных органов власти — ему хорошо знакома.
Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.
На улицах Каракаса, в Венесуэле, царит все больший хаос. На площадях «самого опасного города мира» гремят протесты, слезоточивый газ распыляют у правительственных зданий, а цены на товары первой необходимости безбожно растут. Некогда успешный по местным меркам сотрудник издательства Аделаида Фалькон теряет в этой анархии близких, а ее квартиру занимают мародеры, маскирующиеся под революционеров. Аделаида знает, что и ее жизнь в опасности. «В Каракасе наступит ночь» – леденящее душу напоминание о том, как быстро мир, который мы знаем, может рухнуть.
Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.