На крутом переломе - [38]

Среда.

Ходил смотреть на тренировки Вадика. Братик уже неплохо выглядит. Посмотрел его тренировочный бой. Когда он пропускал удары, я не мог этого видеть — отворачивался. Надо ему показать, как уходить от ближнего и левого прямого. Он его все время пропускает, а соперник, пусть и не сильно, но клюет и клюет. Хорошо, что мать и отец не ходят смотреть бокс. Особенно мать. Она бы вся испереживалась. Милая мама! У нее величайшее горе — поврежден позвоночник. И отнялись ноги. Плакать хочется. Вадик, не стесняясь, плакал при мне. И меня расслезил. Как будем без мамы? Нам все отец готовит. Лишь белье сдаем в бытовку. Обычно я или Вадик. Хорошо, что прачечная рядом. А полы моем сами. Мы согласны все делать, лишь бы мама поправилась.

Пятница.

Видел вчера Петра Васильевича. Крестника своего. Серость, тупица! Он было рванулся ко мне навстречу, но я резко отвернулся и пошел прочь, даже в другую сторону. Зачем он мне? Что у нас общего? Ничтожество! Хотя газета и придала мне некий ореол великомученика, а для чего мне это, зачем? Сначала оплевали, облили грязью. Мастер спорта избил. Записать такое в протокол?! Ведь это ж надо! И в самом деле, подлость человеческая — беспредельна. Что же это такое? Куда мы идем, если в нашем передовом, социалистическом обществе такие эксцессы возможны? Да и не только такие, оказывается, и более существенные есть. И поражает, что всю жизнь мы учили, зубрили одно, а в действительности этого не было. В действительности было совершенно другое. Сколько нам долбили, что Бухарин — враг народа, враг народа. И никакой он и не враг. Он, оказывается, любимец Ленина. Он был врагом, но не народа. Выходит, мы учили совсем не то? От нас скрывали, нам преподносили заведомо приукрашенное в определенную тональность то или иное событие. Кто-то определял цвета краски, кто-то готовил краску и кто-то употреблял ее в действие? Учились, учились, а на деле, выходит, ничего истинного не знаем. Даже стыдно становится за все. Как же тут жить? А ругаем запад, когда в своем доме так далеко до порядка.

Неожиданно в прихожей зазвенел звонок — резко, настойчиво. Кто же это такой нетерпеливый, подумал Никаноров. Он взял линейку, закрыл тетрадь и направился к выходу. На всякий случай взглянул в глазок: у двери стоял шофер диспетчерской машины.

— Тимофей Александрович, в горячепрокатном цехе вышло из строя обжимное устройство.

Глава X

Наверное, около десяти тысяч смен, отработанных на родном заводе, насчитывал за своими плечами наладчик Евгений Осипов. Но в этот день, понимая важность задания, он пришел в цех на полтора часа раньше обычного и принялся тщательно готовить к работе линию: подкручивал болтики, гаечки, обильно смазывал, замерял на допуск поступившие бунты металла. Впервые в истории завода ему предстояло изготовить опытную партию болтов из борсодержащей стали.

Когда около него появился с группой технологов Пармутов, неподалеку от тумбочки, в металлической таре с тонкими ручками были уже готовы несколько десятков килограммов продукции.

Каждый из подошедших брал в руки болты, вытирал паклей и внимательно рассматривал, стараясь найти отличие их от болтов, изготовленных из хромистой стали. Однако простым глазом, без микроскопов, без других приборов, имеющихся лишь в ОЛИРе, никаких различий уловить было невозможно.

Потом появились контролеры. Они тоже брали болты и скрупулезно вымеряли их параметры, стараясь выискать отклонение или какой-либо дефект, но и им сказать «стоп!» не удалось: все соответствовало технологии.

Неожиданное началось перед обедом, и не в корпусе, а в цехе автонормалей, когда известный на заводе автоматчик Лузарнов, сделав переход на изготовление гаек с мелким шагом резьбы, через тридцать минут вынужден был остановить станок — гайки пошли бракованными. По договоренности с Бухтаровым он тотчас вызвал контролеров и сообщил о своем ЧП Пармутову. А сам, чтобы не терять времени, принялся выяснять причину. В чем дело? Может, станок разладился? Может, металл завышенного профиля, думал он. И вскоре Лузарнов понял, что причина брака в метчике, на котором происходило налипание.

В конце дня опытная партия была все же закончена. Довольный этим событием, директор завода в своей комнате для отдыха одел светло-серый костюм, летние с дырочками полуботинки, взял папку с материалами и вышел из кабинета, сказав секретарше, что поехал в райисполком.

Было жарко. Машина недолго стояла на улице, но и этого оказалось достаточно, чтобы она раскалилась, хотя для вентиляции шофер предусмотрительно открыл дверцы.

Солнце нещадно било в лобовое стекло. Никаноров по привычке сел на заднее сиденье, где солнце так не слепило и не жгло, дотронулся до спинки переднего и почувствовал, что обивка была мягкая и теплая, словно по ней провели утюгом. «Что же скажет сегодня председатель исполкома о Марине? — думал он. — Неужели опять ничего? Возможно, появилась какая-нибудь ниточка? Вот ведь как бывает. Жил человек, а теперь — нет его. И этот человек не кто-нибудь, а жена, Марина. Времени прошло немало, а пока одни версии и догадки. Далеко она не должна уехать. Не с кем. Она в своей области. Не иначе. Но и область — это же целое государство: десятки тысяч квадратных километров. А Вадим как переживает. Ничем заниматься не хочет, никуда не ходит и к себе никого не приглашает. И Олег Фанфаронов почему-то перестал к нам ходить. Неужели ему что-либо отец наговорил? Не должно бы».