На крутом переломе - [35]

Пятница.

Навестил маму в больнице. Мы ходим к ней с Вадиком по очереди. Иногда вместе. И надо было ей ездить за этими грибами? Но, видимо, судьба. Все-таки как ни крутись, а судьба у каждого человека своя. Неужели она предопределена кем-то свыше? Так хочется помочь маме! Но чем и как? А она одно свое говорит: смотри, береги себя. И все еще продолжает агитировать меня, чтоб оставил этот бокс. Займись, дескать, самым серьезным образом математикой. Не маши рукой, ругается она. Может, от своего будущего отказываешься. Успокоил ее тем, что сказал, что и у нас в институте, ведутся занятия по математике. Есть специальный курс. Сокращенно мы называем: спецкурс. Обрадовалась! Мать есть мать. Следи за Вадиком, наказывала. Будто я сам не знаю. Потом ниткой замерила мне плечи, грудь, талию. Сказала, что свяжет свитер. Отец не обижает? А разве он может обидеть. Он нас никогда не бил маленьких, тем более теперь, когда мы выросли. Да его и дома-то почти не бывает: реконструкцией занят. Считай, плакала его докторская. Да и в самом деле, когда ему? По-моему, если он думает всего себя лишь производству посвятить — с него хватит, за глаза, и кандидата. Если же в науку будет двигать — то докторская не помешает. Сказал матери, чтоб о нас не расстраивалась. Не маленькие. Отцу каждый наш шаг известен: обо мне полную информацию дает тренер. Они регулярно с отцом встречаются, да нет-нет и позвонят друг другу. О Вадиме ему то директор школы, то классдама рисует вполне достоверную картину. Главное, чтоб ты как можно быстрее выздоровела. Мы обнялись, поцеловались, и я пошел, чувствуя, что слезы сами набегают на глаза.

Суббота.

В ранге чемпиона области выступал на первенстве ЦС. Первые поединки, хотя и волновался порядком, выиграл чисто. И судьи были единогласны. Ильич чуть не плакал от радости. Даже готов был сумку мою нести. В полуфинале было очень тяжело. Костромич обладал колотушкой — не приведи бог испытать! Все время приходилось быть начеку. Ногам досталось! Кроссы, выручили кроссы. И баскетбол. И все же я подловил его правой с боку — и он упал. В это время, пока шел счет, я успокоился, передохнул малость. После команды судьи «Бокс!» добивать противника — как говорят любители — я не бросился. Ильич заранее предупреждал: напрасная трата сил, береги их для финала, что я и делал. В финале у меня был опытный, даже опытнейший соперник с птичьей фамилией: Канарейкин. Но у этого Канарейкина такой послужной список! Одним словом, заслуженный мастер спорта. Ильич перед боем и говорит, хотя он и в годах, но такой опыт, такая техника. Пытайся держать его на дистанции. Сумеешь — побегай, как в полуфинале и ты, Борис Никаноров — чемпион! У тебя, должен сказать, и фамилия боксерская. Чемпионом страны одно время был Никаноров. Борис тоже. Я ответил Ильичу: это, конечно, весьма интересное совпадение. Спасибо за аналогию. Однако фамилия моя, Виктор Ильич, русская, а не боксерская. Деда ты сам видел. Он хлеб всю жизнь сеял и выращивал, нас растил, а под старость — пасекой колхозной ведает. Как видишь, хоть я и живу в городе, но корни во мне деревенские. Он к этому добавил: и сила в тебе деревенская. Должен сработать. К тому же и математику любишь. Давай, посчитаем все наши плюсы и минусы. И мы принялись считать. И получилось, что я должен выиграть. А бокса в финале не получилось. Я пытался держать его, как и учил Ильич, на дистанции. А он — не держится, да к тому же еще и поддает. Это в тридцать пять-то лет, бросается, как угорелый, и в ближнем давит, и все по корпусу бьет. Несколько таких атак его сказались: он сбил мне дыхалку. И все же один раз я встретил его как положено — он так и застыл на месте, словно вкопанный. Надо было тут же еще двинуть, а я подумал, что судья нокдаун будет отсчитывать. Но судья не засчитал. Он оттолкнул меня, подбежал к Канарейкину, взглянул в глаза — и резко махнул рукой: «Бокс!» Я тут же стал развивать атаку, стал ждать, как и договорились с Ильичом, и еще раз зацепил Канарейкина левой по корпусу. Он опять застыл, даже глаза закрыл от боли, но на ногах устоял. А судья посмотрел на меня и снова скомандовал: «Бокс!» Может быть, в третий раз мне удалось бы завершить дело, но тут гонг. Ильич аж пыхтит от радости. Пять ноль в твою пользу, говорит. Так держать. Второй раунд я все время стал проваливаться левой, и в это время Канарейкин входил в ближний бой, делал серию ударов и тут же отходил, вернее отскакивал. И я удивлялся — откуда такая резвость? Второй раунд за ним. Но я не устал, как в полуфинале. И в третьем раунде был, по словам Ильича, в ударе. Получалось, если не все, то большинство. А Канарейкин крепко подустал, вис на мне, вязал руки в ближнем, но делал это очень и очень умело — техника у него, конечно, отменная. И я заработал предупреждение за опасное движение головой. После этого оставалось одно — жать на полную катушку. Мне удалось раза три-четыре левой встретить его на «о’кей». Гонг застал меня в атаке. Я бил, как в мешок на тренировке. Но сила этих ударов, к сожалению, была уже не такой, как в первом раунде. «Ну, парень, поздравляю, ты справился со своей задачей. Хотя и получил предупреждение, но твои удары в концовке серий — впечатляли». И вот стоим в центре ринга. Усталые, возбужденные. Азарт боя начинает улетучиваться. И в сознании четко возникают упущенные возможности поединка. Я чувствую, понимаю с предельной ясностью, в чем мои огрехи. Невольно подумал: раз долго так совещаются — значит, намудрят. Канарейкин смотрит на пол. Он измотан до предела. И мне кажется, он не рад тому, что сейчас, так вот долго, приходится стоять в неведении судьбы своей. Во всем его облике не чувствуется ни грамма уверенности в победе. И вдруг судья поднял его руку. От обиды я не пожал руку его тренерам. Неужели такое возможно? А говорим! Ильич успокаивает, дескать, судьи ему дали возможность последний раз попасть на первенство республики, страны. Второе место тоже дает такое право. А он в этом году покидает ринг. И я спросил его: «А я-то здесь при чем?» Ильич не растерялся и говорит резко, прямо: «А при том, что не надо было зевать! Видишь — достал, а команды нет. Бей тут же еще, пока он плывет. И дело в шляпе. А ты чересчур гуманный. Видите ли, у него совесть на первом плане. Как кисейная барышня, разжалобился. На ринге надо быть жестче. Да и в жизни тоже. Учти на будущее. Без предупреждения ты чисто выиграл. А с ним — все сравнялось. И судьи отдали предпочтение более именитому». Как же так? Не надо быть кисейной барышней. Страшно представить, что может случиться, если бить уже поверженного. А где же честь, совесть? Где же гуманные принципы спорта? Есть ли они? «Надо быть жестче». И не только на ринге, но и в жизни. Может, в этом, и в самом деле, что-то есть.