Ей неожиданно захотелось взять Пилар за руку.
А та, войдя в комнату, смущенно посмотрела на незнакомку и что-то быстро сказала невестке по-испански.
– Я же тебе говорила, Пилар, что мисс Редферн англичанка, – осадила ее сеньора Леонора. – Неприлично говорить в компании на чужом языке, если его кто-то не понимает.
Лицо девочки мгновенно помрачнело, и Эмме стало жалко ее.
– Perdone… то есть простите меня, мисс Редферн, – извинилась Пилар. – Но я очень плохо говорю по-английски. Не то что Леонора..
– И все равно лучше, чем я по-испански, – улыбнувшись, ответила Эмма.
– Если бы она не ленилась практиковаться, ее английский был бы на том же уровне, что и у меня, – фыркнула Леонора. – Но я думаю, что мы это скоро поправим. Детка, ты же знаешь, что мы с мисс Редферн обсуждаем ее будущие обязанности. Теперь, когда я не смогу взять тебя с собой, ты одна не останешься. Мисс Редферн будет отвлекать тебя от грустных мыслей. Так что скучать ты больше не будешь.
И тут Эмма приняла окончательное решение: она станет компаньонкой этой юной девушки. Увидев, как та при каждой фразе, брошенной сеньорой Леонорой, вздрагивала, она захотела не столько привить Пилар хороший вкус, сколько защитить ее от злого языка невестки.
– Леонора, ты не права, – ответила Пилар. – В твое отсутствие я совсем не скучаю. Когда мне грустно, я всегда могу поговорить с Аишей и Хоребом.
Тонкие ноздри Леоноры задрожали.
– Да, ты знаешь, чем себя занять! – гневно воскликнула она. – Фантазируешь или бесцельно бродишь по саду! Знаете, мисс Редферн, Пилар полагает, что ей удастся перехитрить здешний климат. Она ухаживает за какими-то жалкими цветами и думает, что они у нее не завянут!
– О, Леонора, я выращиваю чудесные растения! У меня есть прекрасные разноцветники и самые ранние розы. А сейчас цветут мои канны.
– Канны! – презрительно фыркнула Леонора. – Это же сорняки, да еще такого кричащего цвета, как платье цыганки!
– И все равно Хайме их очень любил, – сквозь зубы процедила Пилар. – Помню, давным-давно он говорил мне, что они напоминают ему тебя.
– Ну, дорогая, спасибо. Только я это за комплимент принять не могу. А теперь хватит спорить, а то боюсь, что наша перебранка мисс Редферн уже надоела. Чем заниматься всякой ерундой, лучше бы подумала о том, в чем ты ходишь. Кстати, что за жуткая помада у тебя на губах? Разве не видишь, что она тебе совсем не подходит?
Пилар прикрыла рот ладонью.
– У тебя же самой есть такая помада, – растерянно проговорила она. – Я была в салоне косметики на улице Гойи, и продавец сказал мне, что это твой самый любимый цвет…
– В таком случае я в этом салоне больше не появлюсь! – воскликнула Леонора и, словно Пилар в комнате не было, продолжила: – Вот видите, мисс Редферн, к чему приводит рабское подражание? Ну, что вы скажете о моей юной золовке? Как вы думаете, мы сможем нашими совместными усилиями хоть как-то на нее повлиять?
Эмма посмотрела на Пилар, сжимавшую от стыда свои тонкие пальчики.
– Прежде всего, я хотела бы, чтобы мы с ней стали подругами, – тихо ответила она, поднялась с кресла и, пройдя мимо сеньоры Леоноры, протянула девушке руку.
Пилар крепко пожала ее.
– Меня зовут Эмма, – продолжила она. – Я не такая чопорная, как большинство англичан. «Мисс Редферн» звучит слишком официально, и мне хотелось бы, чтобы ты называла меня по имени. Кстати, я тоже люблю цветы…
О большей награде, чем благодарность, промелькнувшая в черных глазах Пилар, Эмма даже не мечтала. Ей показалось, что в этот момент ей удалось немного ослабить ту власть, которую имела сеньора Леонора над свояченицей.
Пока Эмма ждала, когда из Англии придет рекомендательное письмо, она сделала, как ей казалось, очень важное дело: письменно поблагодарила Марка Трайтона. Свое послание она отправила на адрес городской конторы «Маритайм-Эр», но на конверте с его ответом значился домашний адрес – адрес виллы, находившейся в Маунтин, самом респектабельном районе Танжера. Если девушка обращалась к нему официально – «мистер Трайтон», то он называл ее не иначе как «дорогая Эмма Редферн». Он сообщал, что получил ее благодарственное письмо и желает успехов в новой работе. Поскольку послание было написано сухим, канцелярским языком и из него следовало, что на этом участие Трайтона в ее дальнейшей судьбе закончено, Эмма решила при случае показать его сеньоре де Кория. «Пусть успокоится», – подумала она.
Намного труднее Эмме было сочинить письмо своим родным. Она решила подождать до того момента, пока не станет известно, получит ли она место на вилле «Мирадор». Узнав, что их племяннице удалось найти хорошую работу, дядя и тетя не стали бы так сильно переживать по поводу ее несостоявшегося замужества. «Но как изложить им все, что со мной случилось? – думала Эмма. – Как скрыть от них горечь и разочарование? Интересно, как бы повел себя Гай, если бы я стала его женой в Англии? Не осталась бы я и тогда у разбитого корыта?»
Как ни странно, но Эмма, пережив несколько мучительных дней, однажды проснулась и неожиданно поняла, что Гая видеть уже не хочет. Более того, за его предательство она совсем не желала ему зла. Теперь она спокойно воспринимала выпавшее на ее долю несчастье.
