На холодном фронте - [4]

Вспомнив встречу с Кисельниковым я не удивился.

— Семья не без урода, — сказал я. Тем более в такое острое и тяжелое время уроды, как прыщи, будут появляться. Однако с таким, как Кисельников, с накожными болячками, бороться не трудно. Они сразу видны.

— Я не понимаю, почему в такой ответственный момент находятся советские люди, которые способны на такую подлость, — недоумевала жена.

— В том-то и дело, что такие люди — советские только по паспорту, а души у них советской нет. Война началась не по песне «любимый город может спать спокойно», и началась не на чужой территории. Сейчас оставление нашими войсками своих городов, слезы и смерть, — все это не под силу паникерам, а тем более таким шкурникам, как Кисельников. Ничего, мы выдюжим, а выродкам из нашей здоровой семьи потом будет стыдно. А, впрочем, навряд ли они устыдятся. Таким плюй в глаза, они скажут — божья роса…

Тяжелая туча продолжала виснуть и разрастаться над нашей Родиной.

День за днем все тревожней и тревожней приходили вести с фронтов Отечественной войны.

В глубокий тыл из прифронтовых городов продолжали итти поезда с фабрично-заводским оборудованием. На новых местах — на Урале, в Сибири поспешно строились корпуса заводов. Отмобилизовывались, обучались, вступали в строй все новые и новые соединения Красной Армии.

В эти первые месяцы войны я очень редко заглядывал домой. Мне постоянно приходилось выезжать за город в расположения запасных соединений, полков и маршевых батальонов. Однажды я на целую неделю с группой военных товарищей вылетел на самолете в чекуевские леса искать и вылавливать вражеских парашютистов.

К осени немцы вырвались к Волхову, к Тихвину, к станции Мга. Завязались ожесточенные бои в ближайших окрестностях Ленинграда. Нити железных дорог, ведущих к нему, были на долгий период перерезаны.

Я стал настойчиво обращаться к моему начальнику, подполковнику Галактионову с просьбой отпустить меня на фронт.

— Надо подождать, придет время, — поедем вместе, — неизменно отвечал Галактионов.

Наконец, однажды он вызвал меня к себе в кабинет и объявил:

— Едете на фронт в командировку, на месяц. По специальному заданию. На участке между Ладожским и Онежским озерами финны и немцы прорвались в глубь нашей обороны и в отдельных местах проникли в западную часть Оштинского района Вологодской области. Сегодня же без задержки вы будете доставлены туда на самолете…

Получив подробные указания и запомнив все, что требовалось запомнить, я в приподнятом настроении вышел из кабинета подполковника.

Через час быстроходный катер оторвался от пристани и с шумом разрезая двинские волны, понесся в сторону аэродрома. Меня провожали серебристые чайки. Их крики звучали для меня напутственным приветом и добрыми пожеланиями.

Сумрачный день не предвещал летной погоды. Синоптики предсказывали порывистый ветер, низкую облачность и даже снег. Однако, не взирая на плохие предзнаменования, наша нерасторопная «амфибия» тронулась в далекий путь. Во избежание нежелательных встреч с шныряющими «мессершмидтами» наш безобидный самолет, убрав шасси, шел бреющим полетом. Окрашенная для маскировки в болотный цвет «амфибия», вероятно, была почти, а то и совсем незаметной с большой высоты. Тем не менее, летчик, молодой парень, опасливо поглядывал по сторонам и вверх. И мне подумалось, что он боится смерти, боится случайной встречи с вражеским самолетом. Еще бы не бояться. Ведь на вооружении у нас только два револьвера!

С непривычки мне казалось, что время в воздухе идет слишком медленно. Мысли мои неслись вперед быстрей самолета. Давно уже под нами промелькнули пригородные деревни, фактории и лесозаводы, разбросанные по широкоразветвленному устью реки; затем потянулась бесконечная тайбола. прерываемая мелкими озерами, извилистыми черными речками и впадинами с коричневой железистой поверхностью. А мы все летели и летели.

По расчетам летчика при нормальной погоде мы должны были бы прибыть в Вытегру через четыре с половиной часа. Но вот подул порывистый ветер. Мелкий, ровный дождь стал барабанить по прозрачному козырьку самолета. Началась «болтанка», нашу машину бросало из стороны в сторону. Непривыкший к подобным ощущениям, я инстинктивно хватался рукой за борт фюзеляжа. Летчик, замечая это, смеялся. Потом он набрал высоту и, следя за картой, немного свернул с курса, чтобы обойти встречную тучу. Качка прекратилась; из-за облачных обрывков проглянуло солнце. Сердце «амфибии» затрепетало веселей, она пошла плавно, как подобает летающей лодке. Вскоре опять пришлось набирать высоту, мы встретили снеговую тучу.

В сумерки, сделав разворот над городом, самолет с выключенным мотором пошел на снижение.

Простившись с летчиком и поблагодарив его за благополучную доставку, я направился искать начальника гарнизона. Никого не спрашивая, я зашел в дом, около которого стояли грузовые и санитарные автомашины и дымили походные кухни; оказалось, что попал как раз куда надо. В комнате с ободранными обоями, за столом, на ящике из-под макарон сидел строгий на вид, черноусый, с подвязанной щекой начальник гарнизона. Вся его незатейливая канцелярия состояла из помятой карты и раскрытой полевой сумки. Проверив мои документы, он предложил отдохнуть, а на утро, до рассвета отправиться с попутной машиной туда, где разрозненные части сдерживали напор финнов.