На холодном фронте - [2]

До станции Пермилова…

Промасленные железнодорожники поспешно шныряли под вагонами и простукивали молотками колеса… Я взглянул на соседа и мне почему-то подумалось, что наша коммунистическая партия — это поезд, идущий на дальнее расстояние. Время от времени в поезде простукивают колеса, проверяют гайки, и если находят что-либо непригодное, выбрасывают вон во избежание всякого вреда.

Когда я погружался в сон, мне уже казалось, что на месте, где храпел пьяный завмаг, лежит разбитое вагонное колесо.

На другой день поезд прибыл в Вологду.

Кисельников немедленно исчез. Видно вспомнив, что ночью спьяна наговорил о себе много лишнего, он решил уйти не простившись и больше на глаза мне не показываться. Не думал я, что снова встречусь с ним при совсем других обстоятельствах.

До отправки парохода было еще много времени. Я пошел в город, любовался на новостройки, осматривал древний собор и стены вологодского кремля, воздвигнутые еще во времена Грозного, зашел в архивный отдел, в библиотеку бывшего дворянского собрания, в музей. Еще успел я посетить знаменитый домик, где в тесной комнатушке с единственным окном, выходящим во двор, жил в тяжелые годы царизма в вологодской ссылке великий человек, чье имя произносится с любовью и восхищением на всех языках мира…

Путь по реке не был ничем примечателен. Однако, всю ночь я не уходил с палубы, смотрел на берега, заросшие ивняком и ольхой. На пароходе мне встретилось немало устье-кубинских земляков. Кто-то из них рассказал, что деревня Попиха, в которой я родился и провел детство и юность, с тридцатого года уже не существует. Соседи все разъехались — кто в город, кто на фабрику. Даже изб и сараев не осталось, они пошли на строительство соседнего животноводческого совхоза.

Моя поездка «на родину» утратила для меня интерес, превратилась в прогулку.

С обратным пароходом я отправился назад.

Небольшой колесный пароход выходил из Кубины на широкую гладь озера. Был тихий, спокойный и теплый июньский вечер. Потревоженные стаи уток носились над простором Кубино озерья, над пожнями, поросшими густой, в человеческий рост, осокой. Чайки с визгом летали над самой водой, ловили мелкую неосторожную рыбешку, другие кружились за кормой парохода, выпрашивая у пассажиров подачки. В стороне за развалинами древнего Спасо-Каменного монастыря буксир тянул к системе Мариинских каналов баржи, груженные досками, и плоты экспортной древесины. Рыбацкие карбасы, наполненные рыбой, один за другим шли к Заозерью. Уставшие за день рыбаки, довольные добычей, солидно сидели на свернутых сетях и, покачиваясь на лодках, курили трубки. Тишина, покой, мир!

Перед закатом солнца легкий ветерок начал рябить воду. Я спустился в красный уголок парохода, читал «Огонек», решал кроссворды и еще какие-то головоломки.

Затем развернул последний номер «Правды».

Здесь в северных краях еще не начинался сенокос, а в далеком солнечном Узбекистане колхозники уже собирали обильный урожай. Готовилась к уборке хлеба Украина, в Крыму и на Кавказе начинался курортный сезон, московские архитекторы на очередной конференции обсуждали проекты реконструкции столицы. По северным рекам к лесопильным заводам шли миллионы кубометров леса, а в Самарканде антропологи и химики вскрывали и исследовали останки Тимура. Страна жила обычной, мирной, созидательной жизнью. Но в коротких газетных строках международной хроники чувствовалось нарастающее напряжение.

Коварный враг удавом извивался у границ Советского Союза. Иногда, осторожно маневрируя, он приподнимал свою мерзкую голову и высматривал себе добычу на нашей земле, стягивался упругими кольцами, шипел, пуская ядовитую слюну, тайно готовясь к внезапному прыжку на страну мирного советского народа.

В задумчивости я бережно свернул газету, отложил ее и остался наедине со своими мыслями.

Пароход прибыл в Вологду утром в воскресенье 22 июня. На перекрестке двух улиц, у репродуктора, я увидел толпу людей и услышал сдержанный говор. По лицам можно было-понять, что ожидается нечто серьезное.

— Граждане и гражданки Советского Союза! — послышался твердый голос товарища Молотова. И народ безмолвно застыл у репродукторов, улавливая каждое слово правительственного обращения.

— Война! — пронеслось в толпе.

— Война!..

И снова напряженное молчание. Все слушают.

— «…Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами…»

Маленькая девочка прижалась к отцу и, взяв его за руку, спросила:

— Папа, ведь Красная Армия сильна. Мы победим немцев?

— Безусловно победим. Нелегко нам достанется, но победим наверняка, — отвечал отец взволнованным голосом.

До этой минуты я предполагал еще побывать во время отпуска в Москве и Ленинграде. Теперь все это было отброшено. Скорей домой! Там уже, наверно, ждет меня повестка из райвоенкомата…

Через полчаса я был на вокзале. Царила необычная толкотня. Однако, билет я получил без труда. Времени до отхода поезда оставалось достаточно. Я зашел в агитпункт на митинг. Ораторы сменяли друг друга. Запомнилась мне речь старичка-доцента сельскохозяйственного института.