На грани тьмы и света - [7]

На водах солнечный отлив.

И лебедь белый, лебедь черный

Легко вплывают в объектив.

Как день и ночь. Не в них ли встретил

В минуту редкостную ты

Два проявленья в разном свете

Одной и той же красоты!

Она сливает в миг единый

Для тех, кто тайны не постиг,

И смелую доступность линий,

И всю неуловимость их.

Она с дичинкой от природы,

Присуще ей, как лебедям,

Не доверять своей свободы

Еще неведомым рукам.

1963

«Зима крепит свою державу…»

Зима крепит свою державу.

В сугробах трав стеклянный сон.

По веткам белым и шершавым

Передается ломкий звон.

Синеет след мой не бесцельный.

О сказки леса, лег он к вам!

И гул певучести метельной

С вершин доходит по стволам.

Я у стволов, как у подножья

Величья легкого, стою.

И сердце родственною дрожью

Певучесть выдало свою.

В объятьях сосен я исколот.

Я каждой лапу бы пожал.

И красоты кристальный холод

По жилам гонит алый жар.

1963

«Коснись ладонью грани горной…»

Коснись ладонью грани горной.

Здесь камень гордо воплотил

Земли глубинный, непокорный

Избыток вытесненных сил.

И не ищи ты бесполезно

У гор спокойные черты:

В трагическом изломе бездна,

Восторг неистовый — хребты.

Здесь нет случайностей нелепых, —

С тобою выйдя на откос,

Увижу грандиозный слепок

Того, что в нас не улеглось.

1963

Изломы камня

Черней и ниже пояс ночи,

Вершина строже и светлей,

А у подножья — шум рабочий

И оцепление огней.

Дикарский камень люди рушат,

Ведут стальные колеи.

Гора открыла людям душу

И жизни прожитой слои.

Качали тех, кто, шахту вырыв,

Впервые в глубь ее проник,

И был широко слышен в мире

Восторга вырвавшийся крик.

Но над восторженною силой,

Над всем, что славу ей несло,

Она угрюмо возносила

Свое тяжелое чело.

Дымись, разрытая гора.

Как мертвый гнев —

Изломы камня.

А люди — в поисках добра —

До сердца добрались руками.

Когда ж затихнет суета,

Остынут выбранные недра,

Огромной пастью пустота

Завоет, втягивая ветры.

И кто в ночи сюда придет,

Услышит: голос твой — не злоба.

Был час рожденья, вырван плод,

И ноет темная утроба.

1963—1967

«Выхожу я осторожно…»

Выхожу я осторожно,

Месяц красен и велик.

А вдали — гудок дорожный,

Как пространства темный крик.

Есть в ночном пространстве сила,

И угрюма, и светла,

Та, что нас разъединила

И по-новому свела…

1963

«Я не слыхал высокой скорби труб…»

Памяти Веры Опенько

Я не слыхал высокой скорби труб,

И тот, кто весть случайно обронил,

Был хроникально холоден и скуп,

Как будто прожил век среди могил.

Но был он прав. Мы обостренней

помним

Часы утрат, когда, в пути спеша,

О свежий холмик с именем

знакомым

Споткнется неожиданно душа.

Я принял весть и медленно вступил

Туда, где нет слезливых слов и лиц,

Где токи всех моих смятенных сил

В одно сознанье резкое слились.

И, может, было просветленье это,

Дошедшее ко мне сквозь много дней,

Преемственно разгаданным заветом —

Лучом последней ясности твоей.

Как эта ясность мне была близка

И глубиной и силой стержневой!

Я каждый раз в тебе ее искал,

Не затемняя близостью иной,

Размашисто, неровно и незрело

Примеривал я к миру жизнь мою.

Ты знала в нем разумные пределы

И беспредельность — ту, где я стою.

А я стою средь голосов земли.

Морозный месяц красен и велик.

Ночной гудок ли высится вдали?

Или пространства обнаженный крик?..

Мне кажется, сама земля не хочет

Законов, утвердившихся на ней:

Ее томит неотвратимость ночи

В коротких судьбах всех ее детей.

1963

«Река — широкая, как дума…»

Река — широкая, как дума,

Кидает на берег волну.

Ненастье птичий крик угрюмый

Пророчит мне, как в старину.

Мечись, вещун, в полете низком,

По-первобытному пророчь.

Звезда на белом обелиске

Печаль вызванивает в ночь.

Иные шумы заглушая,

В предгрозовой глухой борьбе

Земля — горячая, живая —

Прислушалась к самой себе.

Пройдут величественно-жутко

И гром, и взблески впереди —

И все сожмется комом чутким,

Заколотившимся в груди.

Как будто яростным простором,

Всей бездной жизней и смертей

Земля гудит, чтоб счастье с горем

Я рассудить бы смог на ней.

1964

«Полет и бег быстрей и выше…»

Полет и бег быстрей и выше.

Сближаю землю и звезду.

Но только путь, в который

вышел,

Я до заката не пройду.

Душа, на крыльях, на колесах

Спеши в любой зовущий край,

И все ж познанья трудный посох,

Как крест, неси — и не роняй.

Когда в разрыве дымки серой

Уловишь мира звук и цвет,

Не миг для чувства будет мерой,

Не легким отзвуком — ответ.

Пойдешь, осваивая чутко

За пядью пядь,

за пядью пядь.

Бессилье стынет

в промежутке —

У крыльев скорости не взять.

И в нарастающем движенье

Машин, событий и людей

Не раз пронижет осужденье

Неровной поступи твоей.

А жизни яркая летучесть

И оглушает, и пестрит,

Но слышишь ты,

   стремясь и мучась,

Как верен сердца

   скрытый ритм!..

А разве нужно — что

   там скажут?

И нет обиды и вражды:

Они спешат. Они — туда же,

Где ждешь родную душу ты.

1964

Поэзия

Иду — в невольном замиранье.

А ты ведешь, ведешь туда,

Где люди даль не измеряли

И не измерят никогда.

Где зримо — и неощутимо,

Где жжет — и не сжигает сил,

Где — ясные — проходят мимо

Скопленья дум, проблем, светил.

Вбирая добрую свободу,

Забыл я тяжесть той цены,

Которой к солнечному входу

С тобою мы вознесены.

Но, вспомнив дом, по-свойски строго

Веду тебя в обратный путь:

Переоденься у порога

И вровень с днем моим побудь.

Он мирный — грозный, нежный —

грубый.

Он труден другу и врагу.

Мне пот очерчивает губы,