На грани тьмы и света - [5]

И что бы душу ни томило,

Она опять в тебя влилась —

Очеловеченного мира

Очеловеченная власть.

Оказывается, гармония возможна и в хаотическом, полярном мире, и в страдающей душе. Только путь к новой гармонии невероятно труден, и не всякий способен его пройти.

Прасолов шел этим путем…

Душа, прозрей же в мирозданье, Чтоб не ослепнуть на земле

«Весна — от колеи шершавой…»

Весна — от колеи шершавой

До льдинки утренней — моя.

Упрямо в мир выходят травы

Из темного небытия.

И страшно молод и доверчив,

Как сердце маленькое — лист,

И стынет он по-человечьи,

Побегом вынесенный ввысь.

И в нас какое-то подобье:

Мы прорастаем только раз,

Чтоб мир застать в его недобрый

Иль напоенный солнцем час.

Нам выпало и то, и это,

И хоть завидуем другим,

Но, принимая зрелость лета,

Мы жизнь за все благодарим.

Мы знаем, как она боролась

У самой гибельной стены, —

И веком нежность и суровость

В нас нераздельно сведены.

И в постоянном непокое

Душе понятны неспроста

И трав стремленье штыковое,

И кротость детская листа.

1963

«Тревожит вновь на перепутье…»

Тревожит вновь на перепутье

Полет взыскательных минут.

Идут часы — и по минуте

Нам вечность емкую дают.

В душе, с годами не свободной,

Все круче напряженный ритм.

И только вижу мимолетно:

Река течет, заря горит.

Березы яркие теснятся,

По свету листья разметав,

И травы никнут — им не снятся

Былые поколенья трав.

Там древние свои законы,

И в безучастности земли

Граничит ритм наш беспокойный

С покоем тех, что уж прошли.

Земля моя, я весь — отсюда,

И будет час — приду сюда,

Когда зрачки мои остудит

Осенним отблеском звезда.

И думаю светло и вольно,

Что я не твой, а ты — моя

От гулких мачт высоковольтных

До неуютного жнивья.

И душу я несу сквозь годы,

В плену взыскательных минут

Не принимая той свободы,

Что безучастностью зовут.

1963

«Тревожит вновь на перепутье…»

Среди цементной пыли душной,

Среди кирпичной красноты

Застигла будничную душу

Минута высшей красоты.

И было все привычно-грубо:

Столб, наклонившийся вперед,

И на столбе измятый рупор —

Как яростно раскрытый рот.

Но так прозрачно, так певуче

Оттуда музыка лилась…

И мир был трепетно озвучен,

Как будто знал ее лишь власть.

И в нем не достигали выси,

Доступной музыке одной,

Все звуки, без каких немыслим

День озабоченно-земной.

Тяжка нестройная их сила,

Неодолима и густа…

А душу странно холодила

Восторженная высота.

Быть может, там твоя стихия?

Быть может, там отыщешь ты

Почувствованное впервые

Пристанище своей мечты?

Я видел все. Я был высоко.

И мне открылись, как на дне,

В земной нестройности истоки

Всего звучавшего во мне.

И землю заново открыл я,

Когда затих последний звук.

И ощутил не легкость крыльев,

А силу загрубелых рук.

1963

«Торопит нас крутое время…»

Торопит нас крутое время,

И каждый день в себе несет

Отчаянные измерения

Зовущих далей и высот.

Расчеты твердые, скупые

Таят размах мечты твоей

В разумно скованной стихии

Смертельных сил и скоростей.

Ты с ней велик: стихия эта,

Тобой рожденная, — твоя.

И кружит старая планета

Всю современность бытия.

А ты в стремительном усилье,

Как вызов, как вселенский клич,

Выносишь солнечные крылья,

Чтоб запредельное — постичь.

Но в час, когда отдашь ты душу

Безумью сил и скоростей

И твой последний крик заглушит

Машина тяжестью своей, —

В смешение масла, пыли, крови

Так жалко-бледны кисти рук…

И мы спешим, нахмурив брови,

Убрать твой прах, умолкший вдруг.

И той поспешностью, быть может,

Хотим сказать мы — без речей,

Что миг бессилья так ничтожен

Перед могуществом людей.

1963

«Так — отведешь туман рукою…»

Так — отведешь туман рукою

И до конца увидишь вдруг

В избытке света и покоя

Огромный дали полукруг.

Как мастер на свою картину,

Чуть отойдя, глядишь без слов

На подвесную паутину

Стальных креплений и тросов.

За ней — певучею и длинной,

За гранями сквозных домов

Могуче веет дух былинный

С речных обрывов и холмов.

И сквозь тебя проходит время,

Сведя эпохи в миг один,

Как дым рабочий — с дымкой древней

Средь скромно убранных равнин.

И в этой дымке нет печали —

В ней словно тайны сведены.

Она — от непомерной дали,

От холодящей глубины.

И что бы душу ни томило,

Она опять в тебя влилась —

Очеловеченного мира

Очеловеченная власть.

1963

«Опять над голым многолюдьем…»

Опять над голым многолюдьем

Июля солнечная власть,

И каждый рад открытой грудью

К земле по-древнему припасть.

Чей это стан? Какое племя?

Куда идет? Что правит им?

Но не теряет облик время,

И в людях он не вытравим.

Любой здесь временем помечен,

И оттого еще светлей

Святое утро человечье

Сквозит в невинности детей.

Дай подышать на пляже всласть им,

Они в неведенье — и пусть.

И знай, что истинное счастье

Слегка окрашивает грусть.

А речка мирно лижет ноги

Своим холодным языком.

Какие ждут еще тревоги

Тебя, лежащего ничком?

Тебе от них не отрешиться,

Они овеяли твой путь,

И сердце в шар земной стучится —

Мы жили в мире — не забудь.

1963

Лось

Шнуры дымились. Мы беды не ждали,

И с горьких губ проклятье сорвалось,

Когда он встал на каменном увале —

Весенней силой вынесенный лось.

Он весь был клич — горячий и упругий,

И, принимая ветер на рога,

Он чуял в нем и брачный зов подруги,

И дальнее дыхание врага.

Была минута — из-за глыб молчащих

Стремительно, как бедственный сигнал,

Навстречу лосю вырвался запальщик

И с гулким криком шапкой замахал.