На городских холмах - [52]
Поезд, залитый лунным светом, мчался вперед. Всю ночь я простоял в коридоре.
Поля были окутаны холодным мертвенным светом. Я был спокоен. На вокзале все прошло хорошо. Лишь один раз, когда я брал билет, меня охватило внезапное волнение: какой-то нищий араб посмотрел на меня так пристально, что во мне невольно шевельнулось подозрение, но потом я заметил, что нищий этот — обычный юродивый.
Теперь я думал о том, как удивятся Атар и мои братья, снова увидев меня. Я пойду в Уджду той же дорогой, по которой шел тогда с Фурнье.
Поезд миновал Милиану, пронесся по мосту через Шелиф. (Речка казалась совсем желтой от лунного света.)
Может быть, другие Альмаро будут теперь жить под страхом возмездия. В любой момент перед ними может неожиданно возникнуть какой-нибудь человек и простым движением руки уничтожить всю их самоуверенность, все высокомерие, всю их ничтожную гордость.
Утром, едва забрезжил рассвет, поезд остановился у вокзала Сент-Барб-дю-Тлела. Почтовый на Уджду стоял уже на другом пути. Надо ждать двадцать минут. На перроне продавали оранские газеты. Оба оранских листка опубликовали сообщение Алжирского агентства. Заметка была короткой, в ней лаконично сообщалось об убийстве Альмаро. Но заканчивалась она такой фразой: «Смайл бен Лахдар, подозреваемый в убийстве, бежал».
Я тщательно свернул газеты, положил их на скамейку и направился к буфету, который осаждала толпа толкающихся и орущих во всю глотку пассажиров.
Паровоз медленно разводил пары. Надо было отцепить несколько вагонов и прицепить их к тому составу, что отправлялся в Марокко. Сквозь многоголосый гул, стоявший в зале, я слышал свистки маневрового паровоза, скрежет осей, лязг буферов, и, как ни глупо, звуки эти действовали на меня успокаивающе.
Я смешался с толпой, осаждавшей буфетную стойку. Меня мучила жажда, но главное — мне не хотелось попасться на глаза шпикам, которые, конечно же, торчали в зале. Я пробрался к уголку стойки и оказался как раз напротив громадного зеркала, занимавшего всю заднюю стенку. За стойкой суетились две молоденькие буфетчицы, к которым взывали одновременно десять, а то и двадцать голосов. Мне удалось заполучить стакан обжигающего черного кофе. Я очень устал — сказывалась бессонная ночь, а все это царившее вокруг оживление, казалось, утомляло еще больше. В зеркале мельтешили передо мной кривляющиеся морды, занесенные кверху руки, четко проступавшие в ярком солнечном свете, — и все это казалось искромсанным, истерзанным, раздробленным из-за беспорядочной суетни пассажиров. Изредка в этом месиве вспыхивали многоцветной радугой отблески стаканов или бутылок с сиропом. Я машинально глянул на свое отражение в зеркале и увидел вытянувшееся лицо, опустошенный взгляд… Как раз в эту минуту рядом со мной облокотился на стойку какой-то мужчина, и у меня в висках бешено застучала кровь. Показалось, будто весь отраженный зеркалом свет снопом ударил мне прямо в глаза. Все зеркало словно превратилось в огромный прожектор…
Я почувствовал, что рука соседа упирается мне в плечо. Только не шевелиться. Может быть, он не заметил меня? Сам-то я прекрасно видел в зеркале его лицо. Как и всегда, на нем была феска гранатного цвета и голубой шелковый галстук. Он помешивал ложечкой кофе в стакане. Сейчас я отодвинусь от него… Но он поднял голову и, не оборачиваясь, словно обращался не ко мне, а к моему отражению в зеркале, тихо заговорил со мной, и я отчетливо услышал каждое его слово.
(Все люди в зале как бы мгновенно окаменели.)
Он медленно сказал по-арабски:
— Приветствую тебя, Смайл бен Лахдар, сын мой и мой несчастный брат…
Зеркала больше не было — был только глубокий зеленый омут, где в брызгах света метались чьи-то тени, и среди них маячили лишь два лица, два наших лица… Я хрипло ответил (слова раздирали мне горло):
— Я тоже приветствую тебя, Брагим Рамани Сиди Шейк…
И жадно проглотил оставшийся в стакане кофе.
Торопясь и толкаясь, из зала вышли пассажиры, ожидавшие поезда на Оран. Я услышал раскатистые трели свистков. Кто-то крикнул:
— Но это же всего десять франков! Пусть пропадают.
В зале остались только пассажиры, ожидавшие экспресс на Уджду.
Я снова взглянул в зеркало. Я увидел себя как бы со стороны, рядом с инспектором, и мне показалось, что все это не имеет ко мне никакого отношения… Что эти двое — этот другой «я» (мое отражение в зеркале), бледный и осунувшийся, и этот полицейский — пойдут сейчас вместе, а я, настоящий я, останусь здесь, в зале, и буду ждать своего поезда в Марокко.
Рамани спросил одну из буфетчиц — маленькую блондинку с печальными глазами:
— Нельзя ли еще стаканчик кофе?
На путях пыхтел уже другой паровоз — тот самый, что скоро двинется на запад. И снова с острым любопытством прислушался я к лязгу буферов, к скрежету вагонных осей.
— Морис! Морис! — радостно кричал кто-то.
Зал опустел.
Шум на перроне внезапно стих. Раздались два настойчивых свистка: «Не меня ли окликают, не меня ли зовут?» В первый раз шевельнулось во мне беспокойство. Медленно, до отчаяния медленно тронулся поезд, уходивший в Марокко.
Вагоны, скользившие все быстрее и быстрее, слились в зеркале в ярко искрящуюся полосу, мелькавшую перед глазами, словно карусель. Но вот внезапно оборвался перестук колес, и в зал ворвалась слабая волна теплого воздуха, а вместе с ней и трепетный гул полей, объятых полыхающим небом, и исступленная песня далеких стрекоз. И только тогда я почувствовал, что я пленник, настоящий пленник.
Очаровательная Элен, измученная секретами и обманами любовника, бежит из Парижа в зимнюю безлюдную Венецию. В лучшее место для заживления душевных ран, для умиротворения и радостных впечатлений. Она дает уроки французского, знакомится с экстравагантными обитателями роскошных сумрачных палаццо, заводит опасные и романтические связи. Ее новый возлюбленный — известный репортер — становится случайным свидетелем убийства. Теперь их безоблачной жизни в бессмертном городе, поэтическим прогулкам по каналам под музыку Вивальди и Моцарта угрожает катастрофа…
Эмманюэль Роблес (1914–1995) — известный французский романист и драматург, член Гонкуровской академии.В сборник вошли его романы: «Это называется зарей», в котором рассказывается о романтической любви, развивающейся на фоне детективного сюжета, «Морская прогулка» — об участнике Второй мировой войны, который не может найти себе место в мирной жизни, и «Однажды весной в Италии» — взволнованный рассказ о совместной борьбе итальянских и французских антифашистов. Роман «Это называется зарей» был экранизирован выдающимся режиссером Луисом Бюнюэлем.
Эмманюэль Роблес (1914–1995) — известный французский романист и драматург, член Гонкуровской академии.В сборник вошли его романы: «Это называется зарей», в котором рассказывается о романтической любви, развивающейся на фоне детективного сюжета, «Морская прогулка» — об участнике Второй мировой войны, который не может найти себе место в мирной жизни, и «Однажды весной в Италии» — взволнованный рассказ о совместной борьбе итальянских и французских антифашистов. Роман «Это называется зарей» был экранизирован выдающимся режиссером Луисом Бюнюэлем.
Эмманюэль Роблес (1914–1995) — известный французский романист и драматург, член Гонкуровской академии.В сборник вошли его романы: «Это называется зарей», в котором рассказывается о романтической любви, развивающейся на фоне детективного сюжета, «Морская прогулка» — об участнике Второй мировой войны, который не может найти себе место в мирной жизни, и «Однажды весной в Италии» — взволнованный рассказ о совместной борьбе итальянских и французских антифашистов. Роман «Это называется зарей» был экранизирован выдающимся режиссером Луисом Бюнюэлем.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.