На этот раз - [4]

Роман почувствовал, что сжимает живую тряпку. Ему стало не по себе. Он поднялся, постоял над поверженным и жалким врагом. Затем распахнул дубленку и рубашку Батиашвили. Рана была открытой, а кровотечение, похоже, внутренним. Худая шея не держит головы. Жажда возмездия угасала. Все уходило - оставалась только усталость. А потом ушла и усталость. Осталась пустота.

- Пристрели меня, - прохрипел Батиашвили.

- Дерьмо, - сказал Роман, ненавидя весь мир. - Дерьмо.

ПУТЬ К СЕБЕ

Ноябрьское небо было холодным и низким. Моросил дождь. Орали вороны. Роман засунул наган Батиашвили за пояс, а свой ТТ вложил в кобуру. Осмотрелся. Один.

Батиашвили потерял сознание.

Один.

Никто не сделает за человека человеческого.

Роман склонился к раненому. Взял за одну руку - плеть плетью, за вторую. Взвалил на плечи. «Утряс», приладил безвольное длинное тело и медленно, осторожно, словно по бревну, двинулся вдоль каменного забора. Миновал забор. Заваливаясь на больную ногу, рыча от боли, вышел на пахоту - место их схватки. С удивлением увидел: поле, по которому он метался, большое.

Первый привал сделал на тропе. Он свалил Батиашвили на мокрые кочки, сам сел рядом. Ступня распухла. Он расшнуровал ботинок. Батиашвили стонал, иногда приходил в сознание. Один раз даже попросил сигарету. Роман не дал - «обойдешься!». С двух сторон тропы поднимались густые камыши. Роман пожалел об открытом поле. Там бы их могли увидеть. И помочь.

Он поднялся и взвалил Батиашвили на плечи. Плечи были что надо - настоящая платформа. Когда Роману было столько же, сколько подонку, которого он волочил на себе, он работал электросварщиком. Работал, учился в институте и содержал семью. А для этого нужно было иметь здоровье. Думал, не хватит. Но хватило.

Второй привал он сделал через полчаса. На этот раз он снял ботинок, проковылял к речке и опустил ногу в ледяную чистую воду. Так бы и сидел. Один.

Смыл грязь и пот с лица, вернулся с водой на тропу. Батиашвили лежал без движения. Плеснул водой в бледное, пустое лицо. «Еще умрешь», - проговорил он, скривившись. По-настоящему жалко ему было сейчас только себя.

Первого подонка в своей жизни он встретил, пожалуй, рановато - в четыре года. Им был водитель самосвала. Взяв с бабушки Романа деньги за двадцать километров горного пути, шофер свалил их, словно гравий, на середине дороги. Включил рычаг, и они полетели вниз - бабушка и он, четырехлетний Роман. Объяснилось все просто: другой человек, встретившийся им, предложил шоферу больше - за кирпичи.

Давняя история. Но забыть трудно: открыла счет подонкам. Теперь он со счета сбился.

Он взвалил Батиашвили на плечи. Тропа была бесконечна. Бесконечная, бесконечная, бесконечная тропа…

Однажды упали, как братья. «Потерпи, друг, - чуть было не сказал Роман, - уже недолго».

Вместо этого он сплюнул.

ПОСЛЕДНИЙ АКТ

В больницу ввалились как были: в грязи, в крови, с оружием. Нодари сделали укол от сердца. Он остался с тем, который сдался самостоятельно, - ждал приезда местной милиции.

Роман - с Батиашвили.

Через час после начала операции хирург разогнул спину. Стянул марлевую повязку.

- Дела ни к черту.

- Умрет? - Роман с огорчением почувствовал, что уже переживает за бандита.

- Мы делаем все, что можем, - сказал хирург. - Но консервант не помогает. Нужна свежая донорская кровь. Будем посылать в городскую больницу. Успеем - спасем. У нас нет первой группы.

- У меня первая группа, - сказал Роман.

- Хорошо, - сказал хирург. - И что?

- Берите, - просто сказал Роман.

- А вы были донором? - спросил хирург.

- Нет.

Хирург хотел что-то сказать, но только кивнул.

Роман лежал на каталке, рядом с операционным столом. Комья грязи на брюках, оружие за поясом, чудовищные ботинки веселили молодую медсестру.

- Начали, - сказала она.

Роман ничего не чувствовал. Кровь брали и кровь отдавали. Но бодрствовал он недолго: 600 граммов стали пределом.

- А на вид бык, - сказала медсестра. Это было последнее, что он услышал. Сознание его оставило.

А вечером он уже ехал в Тбилиси на доклад к министру. «Все относительно, - думал он философски. - Увернуться от пули и тут же потерять шестьсот граммов собственной крови». В палате преступника была установлена охрана - до выздоровления. И до суда.

АВТОР В РОЛИ ПОДСУДИМОГО

Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, подсудимым Батиашвили был я, то в своем последнем слове после приговора я бы, в частности, сказал:

- Граждане судьи! В больнице в Пятигорске, где я лежал после операции, я увидел однажды перед глазами то поле, где мы стреляли - я и инспектор. Я - опять за забором, а он - как на ладони. Целюсь - стреляю. Целюсь - стреляю. Мажу. Но вот - попал. Вижу: инспектор согнулся и закачался. А потом упал. Значит, я его убил.

Выхожу из-за забора. Иду через пахоту. Подошел и увидел - только ранил, не убил. Он еще живой. Но теперь я могу его быстро прикончить. И никто ничего не узнает - мы одни. Он и я. У меня наган и еще много патронов.

Но я не стреляю. Я прячу свой наган, поднимаю инспектора - я ведь здоровый парень - и взваливаю на плечи.

Мы тащимся с ним через паханое поле? Потом через камыши. Тропа узкая и скользкая, и мы падаем. Но я встаю - я ведь здоровый парень - и поднимаю его.