Было стыдно, больно но потом так весело вспоминать!
* * *
Максиму сейчас казалось, что после Федосеевки он разучился так беззаботно веселиться.
Сколько раз подумывал вернуться, но из-за сына не мог решиться. Работа ничего кроме денег не приносила, никакого удовлетворения или радости. Жена? Он уже и вспомнить не мог, когда в последний раз они говорили по-человечески. Если бы не Илюша…
А теперь оказалось, что сыну он не нужен, а возвращаться теперь больше некуда.
Макс выпил и подошел к зеркалу. И вздрогнул.
Оттуда на него смотрел пузатый скучный дядька с намечающейся лысиной. Когда он успел стать таким? Он пощупал свой живот, потрогал морщины вокруг глаз, лысину. Хоть убей, он не мог вспомнить, как это все появилось, словно впервые за прошедшие двадцать лет увидел свое лицо.
— Это не я! Это не могу быть я!!!
Максим швырнул в зеркало попавшейся под руку статуэткой, и осколки с оглушительным звоном все сыпались и сыпались на пол, словно кто-то запустил воспроизведение эпизода по кругу.
— Господи, да что же это…
* * *
Чтобы избавиться от последних сомнений и колебаний, Максиму следовало пройти испытание колодцем.
Колодец уже много лет как высох, и только теперь все поняли, почему старик его берег и иногда просил почистить. Максима опустили на веревках на тридцатиметровую глубину, и оставили там наедине со своими мыслями на трое суток. По истечении срока его вытащили со дна, но не укрепленного решимостью, а окончательно разуверившегося. «Я хочу жить, как все», — сказал он Знахарю, пряча глаза. Тот ласково потрепал его по плечу: «Ничего, ничего. Такое бывает. Ты ни в чем не виноват. Но уезжай завтра же, не тяни. Что решил — делай».
И он уехал…
* * *
Максим выпил еще, а потом еще. Он был пьян, но боль и пустота не отпускали. И тогда он закричал что было силы, словно пытался докричаться до своего прошлого:
— Знахарь! Я совсем один! Я схожу с ума, и я никому, никому не нужен! Если бы хоть на минуту… Если бы я знал что все окажется так! Знахарь!!!
* * *
Он кричал. Лицо стало мокрым от слез. Максим вскочил на ноги, и от неожиданности онемел.
На ногах — старые кеды и спортивные штаны. Он осмотрелся и поднял голову вверх.
Максим стоял на дне колодца. Голова закружилась, а в глазах потемнело.
— Знахарь! — закричал юноша что было духу. — Знахарь!!!
Сашка с Витей заглянули в колодец.
— Ты чего?
— Скажи, он жив? Я хочу его видеть! Вытащите меня отсюда!
Ребята переглянулись.
— Но еще слишком рано, ты даже сутки не пробыл на дне.
— Вытащите меня!
Максиму бросили веревки, и он поднялся на поверхность.
Старик стоял на крыльце, щурясь на утреннее солнце, а вокруг радостно скакал Сурок. В воздухе пахло надвигающимся зноем.
Знахарь протянул Максиму кружку, в которой только что что-то размешивал.
— Выпей. Это разведенный водой мед. Я знал, что ты выйдешь раньше. Ты сильный.
Макс смеялся и плакал одновременно, вертел головой, словно здороваясь с каждой мелочью во дворе Знахаря, вдыхал полной грудью летний воздух, руки, сжимавшие кружку, дрожали. Медовая вода приятно освежала и возвращала силы. Старик, заметив, как Максим украдкой прикоснулся к его руке, улыбнулся и потрепал по плечу.
— Как себя чувствуешь?
— Теперь — замечательно. Я готов, Знахарь! Ты был абсолютно прав — все сомнения остались на дне колодца.
Старик кивнул.
— Иди в дом и отдохни как следует.
Макс послушно открыл дверь в пахнущую кислым хлебом избушку, но, прежде чем войти внутрь, немного задержался на пороге, чтобы еще раз взглянуть на Знахаря, растерянные лица дорогих ему друзей, и на рассвет, окрасивший небо в невероятно сочные, яркие цвета.
