На день погребения моего - [15]

Шрифт
Интервал

  У Профессора буквально начался приступ тошноты. Каждый раз, когда он слышал фамилию Теслы, результат можно было предугадать. Тошнота. Дерзость и масштаб мечтаний изобретателя всегда возвращали Гейно Вандерджуса в его кабинет в лаборатории Слоуна и заставляли чувствовать ошибку человека, свернувшего не туда в лабиринте Времени, и теперь он не может вернуться обратно в то мгновение, когда выбрал неправильный путь.

— Если это когда-нибудь создадут, — говорил Скарсдейл Вайб, — это будет означать конец мира, не просто того мира, который мы знаем, но мира, каким его знают все. Это оружие, Профессор, конечно, вы это понимаете, самое ужасное оружие, какое видел мир, спроектированное для того, чтобы уничтожать не армии или военную технику, а саму природу обмена, плоды борьбы нашей экономики за переход от анархии рыбного базара, где все воевали со всеми, к рациональным системам контроля, благами которых мы наслаждаемся сейчас.

 — Но, — слишком много дыма в воздухе, незадолго до того ему пришлось извиняться, — я не совсем понимаю, чем могу вам помочь.

 — Я могу говорить начистоту? Изобретите для нас контр-трансформатор. Какой-то прибор, который будет находить один из этих приборов Теслы, а затем транслировать с той же мощностью противоположный сигнал, который сведет к нулю эффект прибора Теслы.

— Хм. Мне бы помогло, если бы я увидел чертежи и расчеты доктора Теслы.

 — Вот почему этим занимается Пьерпонт. Это и его договоренности с Эдисоном — но вот я снова выбалтываю секреты. Финансируя Теслу, Морган получил доступ ко всем его техническим секретам. И у него под рукой всегда есть механики, которые готовы днем и ночью привозить нам фотокопии всего, что нам нужно знать.

 — В теории звучит хорошо, не вижу каких-либо больших препятствий. Это обычная инверсия фаз, хотя могут быть нелинейные явления шкалы, которые мы не можем предугадать, пока не построим рабочее Устройство…

— Подробности расскажете мне позже. Сейчас — сколько, по вашим подсчетам, что-то подобное могло бы, фактически, — приглушив голос, — стоить?

  — Стоить? О, я не могу на самом деле, точнее, не должен…

 — Бросьте, Профессор, — пробасил Фоли Уокер и взял отельный графин виски, словно собираясь из него пить, — приблизительно миллион или около того, просто грубая прикидка?

 — Хм . . . ну . . . как сумма для начала . . . если только ради симметрии . . . расскажите, что Братец Тесла получает от мистера Моргана?

— Ну, кольцехвостую брюкву, — глаза Вайба загорелись презрительным огнем, который, как было известно его коллегам, означал, что он получил то, что хотел.

— Вот я подсчитал, парни, что вы тратите свое время, блуждая вокруг, погруженные в мысли, где-то далеко, Профессор, вы — просто чертов барышник без жалости, вот вы кто. Подумайте, я должен нанять юристов патентного ведомства, пока меня не повесили на витрине вместо курицы, в двух шагах от того, чтобы превратиться в фрикасе. Фоли, ты не мог бы связать нас с дальними далями по телефону — набери нам контору «Сомбл, Струл и Флешвей», будь добр. Нужно, чтобы они поделились идеями, как лучше «поднять» проект такого масштаба.

Звонок прошел немедленно, и Скарсдейл, извинившись, подошел к аппарату в другом углу люкса. Профессора оставили всматриваться в глубины своей древней шляпы, словно этот предмет туалета воплощал его нынешнее положение. Последние несколько недель он всё больше и больше приближался к состоянию пустого цилиндра, который лишь иногда наполняют умные мысли. Правильно ли поступить так? Должен ли он вообще находиться здесь? Криминальные намерения в комнате были почти осязаемы. Рэя это, конечно, не волнует, а мальчики сегодня, даже несмотря на необычную для них немногословность, встретили его с чем-то вроде мрачного предчувствия. Стоит ли любая сумма, которую могут предложить нью-йоркские юристы, потери их дружбы?

 «Друзья Удачи» не могли бы получить более удобную форму «увольнения на берег», чем Чикагская ярмарка, поскольку великое национальное празднество обладало той степенью фиктивности, которая предоставляла мальчикам возможность агентской работы. Суровый невыдуманный мир ждал за пределами Белого города, задерживая это короткое лето, делая памятный сезон у озера Мичиган похожим на грезу и в то же время реальным.

Если существовали какие-то заговоры, в рамках которых собирались бросить бомбу или учинить другие бесчинства на Ярмарке, «Беспокойство» идеально подходило не только для того, чтобы проверить территорию от забора до забора, но и для слежки за морским десантом, который может появиться со стороны Озера. Посетители Ярмарки видели бы вверху аэростат, и в то же время не замечали бы его, потому что на Ярмарке, где все ожидали чудес, ничто этим летом не казалось слишком большим, слишком быстрым, слишком невероятно разукрашенным, чтобы впечатлить кого-то больше чем на полторы минуты, прежде чем появится другое чудо. «Беспокойство» придется ко двору, как еще один спецэффект, единственная цель которого — развлекать.

 На следующий день мальчики начали постоянное наблюдение. «Наблюдатель» из «Расследований Белого города» появился на рассвете, у него в пакете был телескоп, который стоил небольшой обсерватории.


Еще от автора Томас Пинчон
Нерадивый ученик

Томас Пинчон – наряду с Сэлинджером, «великий американский затворник», один из крупнейших писателей мировой литературы XX, а теперь и XXI века, после первых же публикаций единодушно признанный классиком уровня Набокова, Джойса и Борхеса. Герои Пинчона традиционно одержимы темами вселенского заговора и социальной паранойи, поиском тайных пружин истории. В сборнике ранней прозы «неподражаемого рассказчика историй, происходящих из темного подполья нашего воображения» (Guardian) мы наблюдаем «гениальный талант на старте» (New Republic)


Радуга тяготения

Грандиозный постмодернистский эпос, величайший антивоенный роман, злейшая сатира, трагедия, фарс, психоделический вояж энциклопедиста, бежавшего из бурлескной комедии в преисподнюю Европы времен Второй мировой войны, — на «Радугу тяготения» Томаса Пинчона можно навесить сколько угодно ярлыков, и ни один не прояснит, что такое этот роман на самом деле. Для второй половины XX века он стал тем же, чем первые полвека был «Улисс» Джеймса Джойса. Вот уже четыре десятилетия читатели разбирают «Радугу тяготения» на детали, по сей день открывают новые смыслы, но единственное универсальное прочтение по-прежнему остается замечательно недостижимым.


V.
V.

В очередном томе сочинений Томаса Пинчона (р. 1937) представлен впервые переведенный на русский его первый роман "V."(1963), ставший заметным явлением американской литературы XX века и удостоенный Фолкнеровской премии за лучший дебют. Эта книга написана писателем, мастерски владеющим различными стилями и увлекательно выстраивающим сюжет. Интрига"V." строится вокруг поисков загадочной женщины, имя которой начинается на букву V. Из Америки конца 1950-х годов ее следы ведут в предшествующие десятилетия и в различные страны, а ее поиски становятся исследованием смысла истории.


Выкрикивается лот 49

Томас Пинчон (р. 1937) – один из наиболее интересных, значительных и цитируемых представителей постмодернистской литературы США на русском языке не публиковался (за исключением одного рассказа). "Выкрикиватся лот 49" (1966) – интеллектуальный роман тайн удачно дополняется ранними рассказами писателя, позволяющими проследить зарождение уникального стиля одного из основателей жанра "черного юмора".Произведение Пинчона – "Выкрикивается лот 49" (1966) – можно считать пародией на готический роман. Героиня Эдипа Маас после смерти бывшего любовника становится наследницей его состояния.


Энтропия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Винляндия

18+ Текст содержит ненормативную лексику.«Винляндия» вышла в 1990 г. после огромного перерыва, а потому многочисленные поклонники Пинчона ждали эту книгу с нетерпением и любопытством — оправдает ли «великий затворник» их ожидания. И конечно, мнения разделились.Интересно, что скажет российский читатель, с неменьшим нетерпением ожидающий перевода этого романа?Время покажет.Итак — «Винляндия», роман, охватывающий временное пространство от свободных 60-х, эпохи «детей цветов», до мрачных 80-х. Роман, в котором сюра не меньше, чем в «Радуге тяготения», и в котором Пинчон продемонстрировал богатейшую палитру — от сатиры до, как ни странно, лирики.Традиционно предупреждаем — чтение не из лёгких, но и удовольствие ни с чем не сравнимое.Личность Томаса Пинчона окутана загадочностью.


Рекомендуем почитать
Когда мы были чужие

«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.


Факундо

Жизнеописание Хуана Факундо Кироги — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.


История Мунда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лудовико по прозванию Мавр

Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.


Граф Калиостро в России

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


За рубежом и на Москве

В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.