На день погребения моего - [16]

— Достанете аппаратуру у колеса обозрения, — сказал он, — но я не смог рассчитать, чем компенсировать движение. Изображение расплывается и так далее.

Лью Баснайт показался достаточно дружелюбным молодым человеком, хотя вскоре стало понятно, что раньше он толком ничего не слышал о «Друзьях Удачи».

 — Но каждый мальчик знает «Друзей Удачи», — озадаченно заявил Линдси Ноузворт. — Что вы читали в юности?

 Лью любезно попытался вспомнить:

— Дикий Запад, исследователи Африки, обычный набор приключений. Но вы, мальчики — вы не персонажи сборника сказок.

Он задумался:

— Ведь правда?

 — Не больше, чем Вайатт Эрп или Нелли Блай, — предположил Рэндольф. — Хотя, чем больше о человеке пишут в журналах, тем труднее отличить литературу от реальности.

  — Думаю, я читал в основном спортивную страницу.

 — Хорошо! — заявил Чик Заднелет, — по крайней мере, нам не придется переходить к вопросу об анархистах.

Хорошо, что Лью даже не знал точно, кто такие анархисты, хотя слово, конечно, витало в воздухе. Он пошел в детективный бизнес не из политических убеждений. Он попал туда случайно, блуждая из-за греха, который, как предполагалось, он когда-то совершил. Что касается деталей этой оплошности, ну, удачи. Лью не мог вспомнить, что он сделал, или не сделал, или даже когда. Те, кто не знал, были в растерянности, словно он испускал лучи проступка. Те, кто утверждал, что помнит, и даже очень хорошо, награждали его грустными взглядами, которые вскоре — это был Иллинойс — окислились в то, что известно как моральный ужас.

Его разоблачали в местных газетах. Газетчики придумывали про него шокирующие заголовки, которые выкрикивали из городских транспортных средств сутки напролет, стараясь произнести его имя как можно более неуважительно. Женщины в устрашающих шляпах смотрели на него с отвращением.

  Он стал известен как Тварь Северных и Южных штатов.

Помогло бы, если бы он вспомнил, но всё, что он мог вспомнить — это странный туман. Эксперты, к которым он ходил за советом, мало что смогли ему сказать.

— Прошлое живо, — уверяли его некоторые.

— Будущее живо, — говорили другие самоуверенные свами.

 — Спонтанная галлюцинация, — поставил диагноз самый ученый среди них.

— Возможно, — предположил один излучавший свет выходец с Востока, — галлюцинацией были вы.

  — Очень помогло, спасибо, — пробормотал Лью и попытался уйти, но оказалось, что дверь заперта.

 — Простая формальность. Слишком много векселей возвращаются неоплаченными.

  — Вот наличные. Я могу идти?

 — Когда ваш гнев утихнет, подумайте о том, что я вам сказал.

  — В этом нет для меня никакой пользы.

 Он скрылся среди небоскребов Чикаго, оставил записку на работе, предполагая, что вскоре вернется. Бесполезно. Близкий деловой партнер последовал за ним, потребовал объяснений и публично оскорбил его, сбив с его головы шляпу и пнув ее ногой в центр Кларк-Стрит, где ее переехал пивной фургон.

  — Я не заслужил этого, Венслидейл.

 — Ты погубил свое имя.

И, не произнеся больше ни слова, развернулся прямо в центре городского дорожного движения, и ушел, вскоре растаяв в летнем хаосе шума и света.

Хуже всего было то, что обожаемая жена Лью, Трот, найдя его легкомысленную записку, отправилась прямо на междугородний вокзал и поехала в Чикаго, намереваясь упросить его вернуться, но к тому времени, когда она прибыла на Центральный вокзал, размышления под вибрацию рельсов сделали свое дело.

 — Никогда больше, Льюис, ты понял, никогда больше мы не будем жить под одной крышей, никогда.

   — Но что они говорят, что я сделал? Клянусь, Трот, я не помню.

 — Если я скажу тебе, мне придется услышать это еще раз, а одного раза уже более чем достаточно.

— В таком случае, где мне жить?

Разговаривая, они шли пешком, пешеходы в городе без карты, и достигли отдаленной и незнакомой части города — фактически, это был огромный район, о существовании которого ни один из них прежде даже не подозревал.

— Мне всё равно. Возвращайся к одной из других своих жен.

 — О Боже! Сколько же их предполагается?

 — Оставайся в Чикаго, если хочешь, мне всё равно. Этот околоток, в котором мы сейчас находимся, отлично тебе подходит, и я знаю, что никогда сюда не вернусь.

В черном, как ночь, неведении, он понимал только то, что нанес ей мучительный удар, и ни понимание, ни раскаяние его не спасло бы. Теперь он не мог выносить ее рану — слёзы благодаря какой-то магии отчаяния стали льдом на ее ресницах, потому что она не позволяла им литься из глаз, пока он ее видел.

— Тогда я поищу жилье здесь, в городе, хорошее предложение, Трот, спасибо.

Но она окликнула кэб, села в него, не оглянувшись, и быстро уехала.

Лью осмотрелся. Это еще Чикаго? Когда он пошел дальше, первое, что бросилось ему в глаза — отсутствие знакомой планировки: всюду были склоны, узкие улочки расходились от маленьких площадей лучами звезд, трамвайные линии с крутыми поворотами внезапно привозили пассажиров туда, откуда они приехали, повышая вероятность ДТП, и ни одного знакомого названия он не находил на табличках, даже названий оживленных магистралей. . . казалось, что таблички на иностранном языке. Не в первый раз он переживал забытье, которое не столько толкало, сколько позволяло ему войти в городское пространство, похожее на мир, который он покинул, но отличающееся от него деталями, не спешащими проявить себя.