На далеких рубежах - [139]

Неожиданно по ногам хлестнули ветки — летчик почувствовал это отчетливо. «Тайга», — мелькнула радостная догадка; он все еще боялся упасть в море. Деревья вдруг будто провалились куда-то, летчика закрутило, завертело с бешеной силой. Он заболтал ногами, нащупывая кроны деревьев, и вдруг уже не на ногах, а на спине и на руках ощутил колючие ветки. Они хлестали его. Вокруг все трещало, ломалось, гнулось. Что-то острое, вероятно сук, больно ударило в спину, и тут Телюков почувствовал, что висит на стропах.

Отдышавшись чуточку, попытался подтянуться на стропах и сполз вниз.

Земля.

Да, это была земля!

Легко и радостно стало на душе. Будто вновь на свет народился. И уже в который раз за свою нелегкую службу в авиации он с чувством глубокой благодарности вспомнил об изобретателе катапульты. Какой это был, должно быть, умный, талантливый и благородный человек!

Над головой шумели хвойные деревья — то тяжело и сочно, то сухо и звонко, даже нежно, будто откуда-то издалека долетали звуки флейты и арфы. Как сквозь сито, просеивался снег, шарудела мерзлая листва.

Лежа на животе меж кустов, летчик прислушивался к ночной симфонии тайги, и все то, что произошло сейчас с ним, казалось ему страшным сном. Он пошарил рукой по груди, где должен был висеть фонарик, — его не оказалось, очевидно, ветками сорвало. Отвернув рукав, посмотрел на место, где должны находиться часы, — есть! Циферблат привычно светился. Прищурил один глаз — видит. Прищурил другой — тоже видит. Поднялся — ноги целы, только неуемная дрожь в коленях.

«Итак, Филипп Кондратьевич, ты оказался при полном комплектовании», — пошутил Телюков, окончательно убедившись в благополучном приземлении.

Потом ощупал кобуру и сумку — все было на своем месте. Только фонарика не оказалось. Видно, не место ему на груди, лучше было бы спрятать в карман…

До рассвета оставалось еще битых четыре часа. Первая радость, вызванная ощущением того, что он остался жив, сменилась тяжелым раздумьем обо всем происшедшем. Он не был уверен в том, что сбил нарушителя границы; пожара, во всяком случае, не видел. А свой самолет погубил. Потом это ночное катапультирование. Можно было не рисковать жизнью, если бы он сообщил об аварии с подвесными баками. Штурман определенно завернул бы его вовремя. И уже совсем совестно было вспоминать о погоне за искусственным спутником Земли.

Тяжелые мысли навеяли усталость.

Неудержимо хотелось спать — вот так лег бы и забыл обо всем…

Освободившись от парашюта, он нащупал вытянутой рукой ствол дерева и прислонился к нему, чтобы подремать стоя. Простоял неподвижно час, а то и больше. Вдруг не то померещилось ему, не то и вправду кто-то прошел мимо. Он отчетливо услышал, как чья-то нога провалилась в снег и глухо треснула ветка. Он едва не крикнул «кто там?», но воздержался, стремясь оставаться незамеченным. Стало как-то жутко. Достал из кобуры и зажал в руке пистолет.

Нет, не видно, это ему показалось. И стало стыдно за свой мимолетный испуг. Ведь он, Телюков, собирается на Марс и вдруг теряет самообладание у себя, на обжитой людьми Земле…

Сунув пистолет за пазуху, он достал из сумки флягу, глотнул спирту и закусил сухарем, предварительно размочив его в снегу.

«А может быть, это прошел медведь?» — не оставляла его мысль о явственно услышанном шорохе. Но разве медведи бродят в такую ночь? Простой вопрос, а вот он, будущий летчик-космонавт, не знает. Прежде он никогда не интересовался жизнью зверей. Давно, когда еще учился в десятом классе, ему дали почитать один из томов Брема. «О зверях? Да ну их! Лучше дайте мне что-нибудь об авиации», — сказал он тогда библиотекарю. А выходит, любые знания могут пригодиться человеку независимо от профессии.

Медленно, невыносимо медленно текло время. Казалось, ночи не будет конца. От длительного стояния отекали ноги, появилась ломота в коленях. Не в состоянии был Телюков больше держаться на ногах; он присел прямо на снег и снова вздремнул. А когда очнулся, наступило уже долгожданное утро.

Вокруг посветлело. Мутными полосами вставала над тайгой заря. Ветер раскачивал кроны деревьев, осыпая все вокруг снегом.

Телюков оказался под пихтой. За ее верхушку он, падая, вероятно, и зацепился. Парашют накрыл старую развесистую березу, и клочья купола трепетали на ветру. Грустно было смотреть на то, что осталось от верного друга, постоянного спутника летчика в полете.

Телюков попробовал снять парашют, но это оказалось невозможным. Тогда он срезал стропы, опоясался ими и пошел в северо-западном направлении, туда, где, как ему казалось, лежала зона вынужденного катапультирования. Пройдя несколько метров, он возвратился к месту приземления и перочинным ножом вырезал на коре березы: «Ф. К.Телюков. Иду курсом 300».

Шел осторожно, внимательно оглядываясь вокруг и держа пистолет за пазухой, откуда его легче и быстрее выхватить, нежели из кобуры. Ведь места были глухие, дикие, вполне вероятна встреча с хищниками. Ноги увязали в снегу по колени, а порой и того глубже. Кое-где на прогалинах торчали острия каменных глыб, похожие на могильные надгробия. Это навело летчика на мысль, что он попал в горный кряж. Вскоре в этом пришлось Телюкову окончательно убедиться. Тайга круто обрывалась, спадала в долину, черной бездной зияющую впереди, а справа по отлогой равнине разливалась чернота хвойных лесов.