На чужом пороге - [19]

— Почему вы все-таки удрали тогда из номера? Почему?

Янсон улыбнулась. Боже, как знакома ему эта ее улыбка!

— Вы считаете, что я должна была остаться?

От неожиданности Томас Краммлих даже привстал. Призналась. Она призналась!.. Если у него и были хоть какие-то малейшие сомнения, то теперь — все прочь. Она!..

Она глядела на него с улыбкой.

«Надо взять себя в руки», — подумал Краммлих, опустился в кресло, сел поглубже и перевел дыхание. Попытался даже улыбнуться.

— Однако я помню, что запер за собой дверь.

— А у меня в сумке нашлась вязальная спица.

— Ловко. Скажите: значит, действительно убийство генерала Рейнгарда Хоффнера...

Он не договорил, потому что заметил какое-то неуловимое изменение в выражении ее лица и понял, что все равно не получит ответа. Тогда почему же она сделала это странное полупризнание? Может быть, это намек. Но на что?..

И вдруг — невероятная догадка. Чтобы проверить ее, Томас Краммлих, стараясь не выдать своего волнения, спросил:

— Если вы опять не желаете ворошить прошлого, может быть, вернемся к нашему делу?

— С удовольствием.

— Итак, ваше задание?

Она смотрела на него с сожалением.

— Ведь я уже говорила — тут какое-то дикое недоразумение....

«Все правильно, — подумал Краммлих. — Признание не случайно. Она перешла в наступление, причем объект этого наступления — я. Значит, она на что-то рассчитывает?.. Ну, теперь гляди в оба, Томас. Теперь держись...»

9

Как ни мрачно был настроен гауптман Дитц после утренней размолвки с Краммлихом, он оценил по достоинству остроумный ход обер-лейтенанта, а когда нехитрая ловушка сработала и в наушниках раздался голос русской разведчицы, Эрнст Дитц от радости даже привскочил на постели. Уж он-то знал, как во всяком деле труден именно первый шаг. Главное, преодолеть инерцию неподвижности, а там пойдет, только успевай записывать!..

Правда, почти сразу же его радость была омрачена маленькой неприятностью: в аппарате пропал звук. Дитц подергал штепсель, переключил несколько раз кнопки на пульте, повернул до предела верньер громкости. Только с еле уловимым шипением ползла магнитофонная лента. Дитц перекрутил ее назад, включил воспроизведение звука. Тишина.

Продолжалось это, впрочем, не слишком долго. Эрнст Дитц не успел выкурить двух сигарет и серьезно расстроиться, как в наушниках зажурчал звук. Гауптман прижал их к ушам, «...познакомимся, — звучал голос обер-лейтенанта, — меня зовут Краммлих, Томас Краммлих. Позвольте узнать ваше имя». — «Рута...»

Гауптман презрительно фыркнул и, пристроив наушники поудобней, вытянулся во весь рост на кровати.

Допрос был долог и скучен. Дитц следил, как Краммлих кружит вокруг да около, ищет лазейку — и не находит. Обычная работа. Кто кого переупрямит, кто кому скорее взвинтит нервы. Хитрость, выдержка и терпение.

Дитц начал потихоньку подремывать, когда звук снова пропал. Правда, и на этот раз ненадолго, но гауптман решил, что не следует искушать судьбу, и вызвал сержанта, специалиста по радиоаппаратуре. Тот вынул панель, проверил все контакты, но так и не нашел неисправности. Дитц подозрительно осмотрел лампы, емкости и сопротивления, но поскольку сам он в этом ровным счетом ничего не понимал, то приказал сержанту все, что следует, хорошенько смазать. Оказалось, что и смазывать-то почти нечего. Это навеяло на Дитца меланхолию. Он отпустил сержанта и тут же по телефону договорился с Краммлихом, что обедать они будут вместе в кафе «Ванаг».

Встретились они в кабинете. Томас Краммлих был оживлен и задумчив. Пока гауптман просматривал протокол допроса, он ходил по кабинету взад-вперед, так что у Дитца скоро закружилась голова. Он пошутил по этому поводу, но Краммлих только кивнул и все продолжал ходить. Такую сосредоточенность и напряженную работу мысли Дитц видел у своего подчиненного впервые.

Моросил дождь, но в кафе они отправились пешком. Прохожих почти не было, на стенах домов серели приказы командующего армией и оборонительным районом. Еле заметный в небе, над городом и портом кружил русский разведывательный самолет. И гауптман вдруг с беспокойством вспомнил, что позади уже полдня, а из управления никто так и не поинтересовался, что нового в деле разведчицы. «Не к добру это», — подумал Дитц и вздохнул.

Пообедали они неплохо. Дитц с удовлетворением отметил, что русская блокада пока что не отразилась на рационе и качестве продуктов, и поделился этим соображением с Краммлихом, но тот лишь неопределенно мотнул головой. Он почти не поддерживал беседу, отвечал не сразу и невпопад и вообще, судя по его виду, мысленно находился где-то далеко отсюда.

— Э, мой милый, да вы и не замечаете, что едите! — насмешливо воскликнул гауптман. — Так нельзя. Любому делу надо отдаваться всецело. В особенности еде. Еду нужно любить! Это одна из немногих радостей жизни, которая абсолютна. Если вы плохо едите, Томас, вы и работать будете плохо. И я останусь недоволен вами!..

— Да, да...

Краммлих пропускал его разглагольствования мимо ушей.

— Небось не можете забыть о нашей прелестной даме? — хмыкнул Дитц, глядя на приятеля поверх пивной кружки. — А вы забудьте о ней. Забудьте совсем! Потом вспомните — и откуда только мысли возьмутся. Как из пулемета!..