На берегах Гудзона - [122]

Так проходило время. Хлеб был убран. Вечера становились длиннее. Уже упали первые ночные заморозки на листву деревьев; голые сжатые поля уныло расстилались под серым осенним небом. Но Фрэд Маннистер все никак не мог решиться ехать обратно в Нью-Йорк, чтобы возобновить свою практику.

— Яс радостью отказался бы от звания врача, — сказал он однажды вечером Дэзи, — и стал бы фермером, делал бы «честную» работу, — прибавил он, поддразнивая ее.

— Разве тебя так привлекает деревенская жизнь? — спросила девушка.

— Да, ничего лучшего я не представляю себе, — ответил Маннистер.

Этот ответ был, разумеется, не совсем искренним, так как его воодушевление вызывала любовь не столько к ферме, к полям и к званию сельского хозяина, сколько к красивому юному созданию, сидевшему рядом с ним на кухонной скамье, — к Дэзи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Томми на фронте

— Томми, — сказал Гарвэй Уорд своему юному другу» — докажи свой ум. Я держал пари, что ты сумеешь отыскать иголку в стоге сена.

Рот Томми растянулся в улыбку.

— Я и сумею, только скажи, кто иголка и где сено.

— Иголка — это старик, а стог — Нью-Йорк, — ответил Уорд.

Томми тихонько свистнул сквозь зубы.

— Пожалуй, не так-то уж это просто. Как зовут старика?

— Даже и этим мы тебе не поможем. О’Кийф, опишите Томми старика по возможности точнее.

О’Кийф стал описывать, и парень слушал его с напряженным вниманием.

— А зачем мне искать этого старого идиота? — осведомился он потом и передвинул кусок резиновой жвачки, которую он жевал во время рассказа О’Кийфа, с правой стороны в левую.

— Дело в том, что мы подозреваем здесь преступление, — ответил О’Кийф.

— Они тут замешаны? — спросил Томми, обращаясь к Гарвэю Уорду.

— Очень возможно, — мрачно промолвил последний. — Они непосредственно или косвенно замешаны почти во всех преступлениях.

Томми пришел в азарт. Слово они для восприимчивого ученика Гарвэя Уорда являлось совокупностью всех зол. Это был Ку-Клукс-Клан, торговые палаты, Федерация Лучшей Америки, Американский легион, фашисты — одним словом, все те, кто, благодаря богатству или капиталам финансирующих их плутократов, имели возможность совершать всяческие преступления, начиная с грабежа на бирже и кончая похищениями и убийствами.

— Против кого мне придется действовать? — нахмурив брови спросил бывший воришка.

— И этого мы не знаем точно, — ответил Уорд.

— Весьма возможно, что против Генри Брайта, — вставил О’Кийф.

Томми пронзительно свистнул.

— Вот это достойный противник, самый богатый человек в Нью-Йорке. Придется напрячь свой ум.

И Томми «поднапряг свой ум»; и не только ум, но и ноги. Прежний воришка неутомимо рыскал по всем ему знакомым притонам и укрывателям, часами поджидал в подозрительных темных переулках товарищей по прежней своей жизни, проникал благодаря своей, граничившей с гениальностью, дерзости в те дома, которые по закону не имели права на существование, но тем не менее благополучно процветали под отеческим надзором подкупленной полиции. Бойкого, жизнерадостного парня всюду хорошо принимали, потому что Томми считался раньше очень «приличным» воришкой; он по- братски делился своей добычей с менее удачливыми товарищами и никогда не выдавал друга. Прежние коллеги охотно обещали ему помощь, и в течение двух недель около шестидесяти «подземных» людей разыскивали старика, который не знал ни своего имени, ни улицы, ни дома, где он живет.

Однако все это было напрасно.

— Откажись, Томми, — сказал Уорд. — От этой вечной беготни ты стал как щепка; даже ночью это не дает тебе покою. Я слышу сквозь стену, как ты всю ночь бормочешь что-то во сне. Весьма вероятно, что старика уже нет в Нью-Йорке. Откажись.

Томми упрямо откинул назад кудрявую голову, и его серые глаза гневно засверкали.

— Я еще никогда в жизни ни от чего не отказывался, — самодовольно возразил он. — Я разыщу этого старого идиота, если он не исчез с лица земли.

В тот же вечер Томми встретился с другом прежних дней, известным взломщиком. Сим тоже изъявил готовность помочь Томми, но все его старания были также безрезультатны. Они стали сопоставлять следы, по которым каждый из них шел в последние дни. Вдруг Сим сказал:

— А ты слыхал, что дедушка вернулся?

— Откуда ты знаешь?

— Нелли сегодня говорила.

Томми испустил вздох облегчения.

— Теперь я найду старого идиота. Дедушка даст совет. Он живет там же?

— Да.

Томми распростился с товарищем и направился к ближайшей телефонной будке. Он предупредил Уорда, что, по всей вероятности, не придет сегодня ночевать. Затем, широко шагая, он пошел к дому, где жил дедушка.

Последний был спасителем для всех разыскиваемых полицией, а его дом — пристанищем для преследуемых политических и уголовных преступников, для беглых каторжан. Обращавшимся к нему за помощью старик ставил только два вопроса: «Ты враг общества? Ты борешься с ним?»

Если данное лицо отвечало «да», дедушка его принимал к себе и заботился о нем, как о родном сыне.

Дедушка всегда сидел в кресле на колесах, потому что еще будучи молодым человеком он упал с лесов и с тех пор не владел ногами. От постоянного сиденья в комнате лицо его поблекло и казалось выточенным из слоновой кости. На фоне этой желтоватой белизны из- под мохнатых бровей ярко горели фанатические черные глаза. Длинные белые волосы придавали ему вид пророка. Последним обстоятельством он широко пользовался, когда ему нужно было поддерживать свою почтенность. Тот же отпечаток благообразия имела и комната, в которой он проводил день. На стенах висели картины религиозного содержания: «Авраам, приносящий в жертву своего сына», «Ревекка у колодца», «Распятие»; на круглом столике, покрытом красной плюшевой скатертью, лежала большая библия. Пастор церкви Св. Марка время от времени навещал дедушку и испытывал неизменное наслаждение от назидательных речей старика. Однажды он даже упомянул о нем в проповеди, приводя его в пример, как образец добродетельного, истинного христианина, который, подобно Иову, со смирением несет свой тяжелый крест. Если бы почтенный Хиснам Силли открыл огромную дверь стоявшего у стены шкафа (дверь, которая вела отнюдь не в шкаф, а в другую комнату), он пережил бы горькое разочарование. В этой комнате хранилось все добытое ворами и грабителями до тех пор, пока не удавалось без риска переправлять это по назначению: здесь лежали груды запрещенных политических листовок и брошюр организации I.W.W.