На берегах Гудзона - [120]

Молодой человек помялся еще несколько секунд, затем торопливо спросил:

— Что полагается к хлебу с солью?

Маннистер в недоумении пожал плечами и отступил на несколько шагов. Очевидно это был сумасшедший, хотя он имел внешность совершенно нормального человека. Впрочем, Маннистеру не пришлось чего бы то ни было опасаться; как только молодой человек заметил его недоумение, он быстро повернулся и стремительно исчез.

Маннистер вышел из маленького вокзала. В тот же момент к вокзалу подъехала двуколка, и Маннистер узнал в кучере своего старого друга Джонатана Смита. Они тепло поздоровались, и Маннистер влез в маленький экипаж. Спускалась уже ночь, когда они ехали вдоль улиц и полей под однообразный стук копыт. Над огромными пшеничными полями всходил красноватый месяц, похожий на огромную жуткую маску. Колеблемые легким ветерком, таинственно шелестели и шептались деревья и кусты. Повсюду был разлит запах спелого зерна, весь воздух был пропитан тяжелым, многообещающим ароматом плодородия.

Старый Джонатан молча сидел рядом с Маннистером, который не переставал удивляться тому, что фермер так сильно постарел за эти семь лет. Когда-то Джонатана постоянно дразнили, что он навсегда останется молодым человеком; но теперь от былой силы и свежести не осталось и следа.

На повороте перед ними вырисовалась какая-то темная фигура.

— Эй, Джонатан, это вы?

— Да?

— Передайте Франку и Дэзи — пусть завтра непременно приедут в Олив.

— Ладно, Джереми, передам.

Они подъехали к ферме.

Даже при слабом свете луны Маннистер заметил, что и жилой дом и хозяйственные постройки — все имело запущенный вид и нуждалось в ремонте. Это поразило его, потому что Джонатан всегда был известен, как образцовый сельский хозяин. Они вошли в дом. Франк вышел навстречу. Отношение последнего к нему однако сильно разочаровало Фрэда; не было и следа прежней сердечности, некогда соединявшей его с этой семьей. Правда, настоящим другом его был старший брат, Лауренс, но и с двумя остальными он был в самых лучших приятельских отношениях, и маленькая двенадцатилетняя Дэзи горько плакала, прощаясь с ним перед его отъездом.

Франк повел гостя в комнаты, в которых живал его отец, и Маннистер умилился, когда увидел, что здесь все осталось в том же порядке, в каком было семь лет тому назад при его отъезде. Здесь он ощущал себя ближе к дорогому покойнику и в первый раз после возвращения в Америку почувствовал себя дома.

Стол был накрыт в чисто прибранной просторной кухне. Высокая, красивая молодая девушка, со свежим цветом лица и каштановыми волосами, хлопотала у плиты.

— Дэзи! — воскликнул пораженный Маннистер, входя в кухню. Он с трудом узнал девушку.

— Здравствуйте, мистер Маннистер.

— Эх, Дэзи, очевидно я действительно слишком долго был в отсутствии, если старые друзья начинают называть меня «мистер Маннистер».

Дэзи улыбнулась, и ее несколько строгое, молодое лицо стало мягче:

— Садись, Фрэд, ты верно проголодался.

Они сели за стол, и Маннистер с удивлением заметил, что он накрыт только на четырех. Прежде за столом всегда бывало еще несколько работников.

— А работников разве у вас нет? — спросил он.

— Нет, — коротко ответил Джонатан.

— Из каких же средств платить им? — брюзгливым тоном прибавил Франк.

— А разве у вас дела плохи? — с недоумением спросил Маннистер.

Дэзи рассмеялась холодным, горьким смехом.

— Видно, что ты долго здесь не был, иначе ты не стал бы удивляться тому, что у мелкого фермера дела плохи.

— Да, но…

— Цена, которую нам дают за пшеницу, со времени войны упала до половины себестоимости, — пояснил Джонатан. — В Северной Дакоте есть целые районы, где почти все фермеры вынуждены были продать свои фермы, чтобы уплатить налоги.

— А «Беспартийная лига» что…

— У нее нет денег, об этом позаботились банкиры, — торопливо вставила Дэзи. — Банки берут до 60 процентов.

— Но это скоро кончится! — воскликнул Франк.

Сестра сердито посмотрела на него.

— Не болтай!

«Она чувствует недоверие ко мне, — с болью подумал Маннистер, однако сделал вид, что ничего не заметил. Потом зашла речь о Джоне Маннистере, и брат с сестрой растрогались, обнаруживая каждым словом, какую искреннюю любовь питали они к старому ученому.

— Я храню его два последние письма, — сказал Джонатан. — Я их охотно отдам тебе.

После долгого тяжелого трудового дня вся семья нуждалась в отдыхе. В десять часов Джонатан поднялся, заявив, что идет спать, так как завтра опять предстоит много работы.

— Завтра и я помогу, — с улыбкой сказал Маннистер.

Дэзи насмешливо взглянула на него.

— Это не про тебя писано.

— Почему?

— Ты ведь доктор, интеллигент, ты ничего не понимаешь в чест… — Она проглотила конец слова и поправилась: — в физической работе.

— Посмотришь завтра; ты, очевидно, думаешь, что экспедиция к Северному полюсу — это нечто в роде пикника. И откуда у тебя взялась такая ненависть к интеллигенции! Мне помнится, было время, когда маленькую Дэзи нельзя было оторвать от книги.

Дэзи густо покраснела.

— Я, право, не хотела тебя обижать, Фрэд; но я побывала в высшей земледельческой школе и хорошо изучила этих людей. Как вспомню только своих учителей! А если попадаются исключения — какой-нибудь порядочный, прогрессивно настроенный человек, так его выгоняли к черту.