На белом свете. Уран - [78]

Он представил, как отец будет размахивать кулачками и ругать его, что осмелился пойти против Коляды. И мать будет плакать, будто на нее свалилась неслыханная беда. Пусть кричат, пусть плачут. Надоело ему жить вот так, всегда чего-то боясь и всем угождая. Узенькой полевой дорожкой Дмитро пошел к леваде, где Стешка пасла скот. Он хотел увидеть ее, рассказать ибо всем и, может, услышать от нее хоть одно слово, которого он так долго ждет.

Стешка лежала вверх лицом на старой отцовской шинели и смотрела в высокое небо. Проплывали тучи, и невидимый чародей лепил из них неприступные крепости, замки и причудливые фигуры. Вот прошел над Стешкой караван двугорбых верблюдов, а вот мчится по небу всадник. Куда несет его лихой конь? Может, в тот дворец, что стоит на неприступных скалах… Кто там ждет всадника? Дворец все удалялся и удалялся. Быстрее, всадник, быстрее, а то не успеешь! На глазах у Стешки дворец превратился в развалины… Всаднику уже некуда спешить, никто не ждет его, и, наверное, с тоски он превращается в каменный обломок…

Коровы и телята разбрелись по леваде, Стешкины подпаски играли в салки, и никто ей не мешал. Хорошо она сделала, что ушла с фермы. Зачем с утра до ночи сидеть в каменных стенах, если можно ходить по росным травам, смотреть в небо или быстрее ветра мчаться на коне? Но куда ей мчаться, к кому? Она тоже может окаменеть от тоски, как тот небесный всадник.

Еще несколько дней назад она надеялась, ждала, что придет Платон и скажет, что любит. Ведь она нравится ему. Стешка чувствовала это сердцем. Ей было бы легче, если б из памяти исчезла та ночь в ветряке, если б могла забыть его поцелуи. Но разве забудешь, когда Стешка до краев переполнена любовью, когда ей свет становится немилым от одного воспоминания, что Платон с другой? Так Стешкино счастье вдруг стало бедой, которую никто никогда не отвернет.

Но Платон еще пожалеет, что оттолкнул ее… Стешка посылала ему и Наталке тысячи проклятий. Вдруг перерешила — пусть они будут счастливы, а она поседеет от горя. И Платон пусть знает, что это он во всем виноват… А может, Стешка, как отец, сожжет хату Гайворона… Пусть тогда ее судят. Нет, не будет жечь: жаль Васька и Галю…

Тихонько заржал Гнедко. Стешка подняла голову: возле нее стоял Дмитро.

— Уснула?

— Не спится, — Стешка натянула на колени юбку.

— И мне, — сказал Дмитро. — Можно присесть?

— Как хочешь. Зачем пришел?

— К тебе.

— Что, уже отсеялся?

— Без меня посеют.

— На готовом привык жить?

— Стешка, ты сегодня опять злая… Я пришел спросить тебя: когда?

— Никогда.

— Почему?

— Я не собираюсь выходить замуж.

— Но ты же вчера сказала, что подумаешь, — несмело напомнил Дмитро.

— А сегодня передумала. — Стешка вскочила на ноги, подошла к Гнедку и подтянула подпругу. — Видишь, какое седельце мне сделали?

— Кто, Юхим?

— Состаришься, если все будешь знать.

— Я вечером приду, хорошо?

— Зачем? — Стешка легко, по-мужски, села на коня. Свистнула в воздухе плетка, и Гнедко сорвался с места. Стешка завернула телят, но к Дмитру потом не подъехала: ей хотелось побыть одной.

По пути в село Дмитро всю дорогу размышлял о своих возможных соперниках. Самыми опасными были Гайворон и Юхим Сноп. Теперь Платон отпал. Остался Юхим. Но и он в последнее время, видно, понял, что Стешка не для него. Вот и получалось, что соперников у Дмитра нет, если не считать, что время от времени из соседних сел и из самого Косополья наезжали какие-то молодчики. У них, конечно, в Сосенке находились родственники, но почему-то больше всего их интересовала хата Чугая. Самые храбрые после знакомства со Стешкой предлагали ей руку и сердце, но потом уже в Сосенке не появлялись.

Каждый сваленный в невидимом поединке соперник удваивал уверенность Дмитра. Говоря правду, Кутень побаивался одного Юхима, потому что только он знал, кто написал тогда на снегу позорное слово о Стешке… Если узнает об этом и Стешка, то можно опять вызывать молоковоз и брать курс на Косополье… Дмитро до сих пор чувствовал на скулах железный кулак Юхима.

На шоссе показался газик Семена Коляды. Дмитро спрятался за дерево. «Трус, продажная душа!» — казнил он себя, но не хватало мужества оторваться от дуплистой вербы, встать перед Колядой и сказать все, что он о нем думает. Но он ему еще скажет! При первом же случае, и все увидят, что Дмитро Кутень не трус и не продажная душа…

С таким настроением и пришел Кутень вечером в сельсовет — по вызову Макара Подогретого. В комнате собрались все коммунисты. Макар жестом пригласил Дмитра к столу. Семен Федорович подозрительно посмотрел на Кутня из-под нахмуренных бровей:

— Выслужился!

— Он служит не у вас, а в колхозе, — заметил Макар. — А что вы, товарищ Кутень, скажете об этих таинственных гектарах сверхплановой кукурузы?

— Это обыкновеннейший обман, — ответил Кутень.

— Вот так и хозяйничаем, — сказал Мирон. — Будто на чужих полях…

— Вы что, хотите сделать меня жуликом? — Испуганно вытянулось лицо Коляды. — Разве я ту кукурузу для себя приказал сеять? В других колхозах тоже сеют, и, может, не по своей воле, — намекнул на что-то Коляда.

— Тем хуже, если об этом знают в районе. Я предлагаю за обман и очковтирательство объявить товарищу Коляде выговор, — сказал Платон.