На белом свете. Уран - [77]
— Еще сорок два гектара? Мы же триста восемьдесят сеем на массиве.
— Ты, Дмитро, арифметике меня не учи… Кто эти гектары будет мерить?
— Так, выходит, что мы кукурузу посеем и на Клинцах, а в сводке показывать не будем?
— Люблю умных людей… Кукуруза на Клинцах будет нашим резервом. Соберем урожай и припишем на плановую площадь.
— Но это ж…
— Без коммерции, Дмитро, нельзя ни в каком деле. Во всех колхозах так сеют и помалкивают, чтобы показать урожай.
— А если узнают в районе?
— Видно, что ты человек без практики… Кому надо, тот знает… Снопу объясни, что Клинцы входят в твердый план, потому что на третьем поле мы займем больше площади под свеклу… ну и под гречку.
— Так, может, вы сами и сказали б?
— Ты агроном — ты и командуй. А об этом нашем разговоре никому ни слова. Ты просто выполняешь план.
Нечипор Сноп выслушал Кутня и, ничего не подозревая, согласился, потому что на третьем поле в самом деле увеличивали на несколько гектаров посев свеклы и гречихи. Они вместе подошли к агрегату Гайворона, и Нечипор Иванович распорядился, чтобы Платон перебирался на Клинцы.
— А твою площадь Максим захватит, — успокоил Нечипор Сноп.
— Посеяли бы там гречку — и все, зачем отрывать от массива какие-то клочки? Разве не так, Дмитро? — спросил Гайворон Кутня.
— Надо сеять, — уклонился Дмитро.
— Давай, давай, Платон, время не ждет, — подгонял Сноп.
Платон вывел машину на шлях. Дмитро увидел его озабоченное лицо и почему-то вспомнил слова, которые когда-то Платон сказал ему на правлении: «Разве этому Кутню не все равно, где сеять и что сеять? Прикажут, так он поля хреном засадит. У него не болит…»
Возле вагончика завтракала ночная смена сеяльщиков. Стол заменяли две доски, положенные на низенькие столбики. Мотря подносила полные миски молочной каши. Пригласила и Дмитра:
— Садитесь, Дмитро, коли ваша ласка.
— Спасибо.
Трактористы подвинулись, дав место Кутню.
— Вкусная каша…
— Из таких рук я ее и с дегтем съел бы.
— Меньше болтай, а то половником схлопочешь, — пообещала Мотря.
— Если хорошо поработаешь, то и аппетит есть, — размышлял Савва Чемерис.
— Ты у нас известный ударник, — заметил Данила Выгон.
— Надень очки да посмотри, — показал на красную доску Савва.
— Так это ж тебя Иван Лисняк по своей доброте записал.
— Мели, мели. Мы с Юхимом за ночь две нормы дали.
— Так это ж Юхим… Он на том тракторе, как на ероплане летает…
— А почему бы и не летать? Если б мне лет тридцать сбросили, то я бы тоже лично полетал, — вздохнул Чемерис. — Может, Мотря дала бы какой-то добавки.
— Я вам, дядько Савка, как дам, то до белого света не забудете.
К вагончику подошел с большой кошелкой Михей Кожухарь.
— Добрый день, севачи!.. А это тебе, Мотря. — И Михей вытряхнул из кошелки гору молодого щавеля и несколько пучков зеленого лука. — Навари этим парубкам весеннего борща, может, отсеют быстрее. А то Савка уже до мощей высох…
— Большой ты, Михей, вырос, а того…
Михея посадили за стол, но Савва Чемерис не отставал.
— Смотри, чучело огородное, — тыкал пальцем Чемерис на Доску почета, — кто истощал. Дождь бы только пошел.
— Треба дождя.
— А мы на огороде будем насосом воду подавать, — похвалился Михей. — Поликарп обещал мотор поставить…
— Если все вот так впряжемся, — сказал Чемерис, — тогда и Сосенка в люди выйдет.
— Руки все могут…
— К рукам еще и голова разумная нужна.
— И головы есть…
Сеяльщики говорили между собой, и никто не обращался к Кутню. Чужой…
Дмитро поднялся, тихо поблагодарил Мотрю и, никем не замеченный, ушел. У них свои заботы и свои надежды… Они сеют, недосыпая ночей, радуются, если хорошо ляжет в землю зерно и выпадет обложной дождь. Обыкновенная электрическая лампочка, засветившаяся в Сосенке, детские ясли с кафельными печами и мотор на огородах вызывают у них чувство благодарности к тем, кто это сделал. Люди, может, больше, чем себе, верят Снопу, Гайворону, Мирону с сыном. Дмитро понимал это, и ему захотелось тоже ходить за сеялкой, недосыпать ночей и чтоб ему верили люди…
Дмитро остановился среди поля. Где-то у леса рокотал трактор Гайворона. Это он, Кутень, послал его туда. Обманул тех людей, которые с ним только что поделились куском хлеба. А ему что? Пусть чертополохом позарастают эти поля. Ему нужна справка, которая поможет преодолеть еще одну ступеньку на пути к какой-нибудь карьере…
Нет!
Дмитро побежал через поле к лесу. Ноги вязли в мягкой пахоте, пот заливал глаза, нечем было дышать.
— Плато-о-он! — кричал он.
А поле было бескрайним.
— Стой, стой!..
Он догнал Гайворона возле Клинцов.
— Что тебе? — Платон остановил машину.
— Возвращайся… Не надо сеять. Не надо… — Дмитро не мог стоять. Он обессиленно сел на траву и закрыл глаза.
— Что с тобой? — Платон взял флягу с водой и подал Дмитру.
Тот долго и жадно пил. Потом вытер рукавом вспотевшее лицо и сказал:
— Это Коляда распорядился посеять на Клинцах… сверх плана.
— Как сверх плана? Зачем? — удивился Платон.
— Чтобы урожай с этой площади приписать на тот массив.
— Кого же вы обманываете? — выругался Платон и отвернулся.
— Извини, Платон, — тихо сказал Дмитро. — Я… я не хотел. Это все он…
Платон развернул трактор с сеялками и тронулся назад к полевому стану. А Дмитро все сидел, низко склонив голову. В сердце нарастало беспокойство. Что ему скажет Коляда? А отец?
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».