На белом свете. Уран - [61]

— Твоих слов я к протоколу не подошью… И я тебя не держу, можешь ехать, — махнул рукой Коляда.

— Еще одна анонимка будет, — спрятал усмешку Мазур.

— Я должен идти, Александр Иванович, — обратился к Мостовому Платон, — а то опоздаю на поезд.

— Что ж, будь здоров, — не сразу ответил Мостовой. — Скажи моему шоферу, чтоб отвез на станцию.

— Спасибо. — Платон вышел.

В конторе воцарилась тишина. Иван Лисняк что-то написал и подал записку Мостовому. Тот прочитал и сказал:

— Лисняк требует, чтобы мы нашли, кто обливает грязью честных людей.

— Что, будем ходить по хатам и сверять почерки? — спросил Коляда.

— По всем не надо… Пишет тот, кто бывает на партийных собраниях, на правлениях, кому известно, о чем там говорят, — ответил Коляде Мазур.

— На что вы намекаете? — резко повернулся Коляда.

— Мирон дело говорит, — сказал Подогретый.

— Я не против, но чтобы потом нам не сказали, что мы хотим расправиться за… критику. — Коляда посмотрел на Мостового, ожидая поддержки.

— Это не критика, а клевета, — ответил Максим. — Мне плюют в лицо, а я должен утираться и улыбаться? Я не согласен!

— Помолчи, сын.

— На меня тоже написали, — будто оправдываясь, показал на папку Коляда. — В газету…

— Мы сделаем так, — раздумчиво сказал Мостовой, — созовем собрание и зачитаем все эти бумажки колхозникам. Послушаем, что скажут люди.

— Зачем выгребать сор из избы? — Коляда обратился почему-то к Подогретому.

— Чтобы было чище, — ответил Мостовой. — До свидания, я еще хочу зайти к Снопу…

— Видишь, куда гнут? — спросил Коляда у Подогретого, когда они остались вдвоем. — Мостовой хочет замять все. Боятся…

— А чего им бояться, если все брехня? — буркнул Макар. — К чистому не пристанет…

— Это они чистые? Они? — прорвало Коляду. — Забегали, потому что дрожат за свои шкуры. Это же антипартийная группа.

— Ты, Семен, в эту свою политику меня не втягивай, надоело.

— Какая это моя политика? Я за правду. Или и ты за ними руку тянешь?

— Да где же та правда, когда я… полез к Снопу на чердак искать кукурузу? Стыд.

— Прикажет партия, и на колокольню полезешь!

— Разве это мне партия приказала? — Макар подошел к Коляде. — Ты меня послал.

— У меня заявления!

— Их можно и триста накорябать…

— Что ты сказал? — у Коляды задрожала челюсть.

— То, что ты слышал. Сам будешь проверять.

— Нет, и ты со мной будешь! Будешь, если хочешь удержаться.

— Я могу и навоз возить, — сказал Подогретый. — Думаешь, я не знаю, кто все это пишет?

— Кто, кто? — пристал Коляда. — Чего же молчал?

— Надо будет — скажу. — Подогретый схватил шапку и вышел. Потом возвратился и бросил с порога: — Свою хату я за собственные гроши построил. У меня на каждый гвоздок документ имеется.

— Т-ты почему мне об этом говоришь? — процедил сквозь зубы Коляда.

Но Подогретого уже не было.

Коляда пришел домой маленьким и несчастным. Смена настроения у него всегда происходила внезапно. Еще час назад он был непоколебимым борцом за правду, могучим в своей правоте, а сейчас ему хотелось, чтоб его пожалели…

Фросинья поставила ужин, но Семен Федорович и за ложку не взялся.

— Что, у Меланки поужинал? — Фросинья сердито отодвинула миску.

— У какой там, к черту, Меланки? Хоть ты уж молчи… Мостовой был. Собрание хотят созвать и прочитать все…

— А, чтоб они буквы позабывали! Хай читают, хай! Я правды не боюсь!

— И Подогретый уже на четвереньках, — размышлял Коляда, — в кусты лезет. Один я теперь остался.

— А я и на него напишу! Ты мне только скажи, так он жизнь свою проклянет! О, я их всех на чистую воду выведу! Хай с нами не связываются, хай нам жить дадут… Если б нас не трогали, то и я их десятой дорогой обходила б.

— Да хватит тебе, Фросинья.

— А чего они все против тебя?

— Все, все против меня, — жаловался Семен Федорович, и ему до слез было жаль самого себя.

Макар Подогретый чувствовал себя так, будто сделал доброе дело и может с открытым сердцем смотреть людям в глаза. Пусть Коляда знает, что он не будет идти с ним в одной упряжке. Не хочет Макар ни власти, ни славы и врагов наживать не хочет. Пусть только Олена заикнется, чтоб опять ездил до Кутня да просил закинуть за него слово в райкоме!..

Макар широко открыл дверь и, увидев жену и дочку, спросил:

— Что мои девчата делают?

— Явился наконец! — гневно посмотрела на отца Светлана.

— Что такое, дочка?

— Ты не раздевайся, а сейчас же иди к Снопу и проси прощения!

— Почему это отец должен идти? — удивилась Олена.

— Мне стыдно на улицу выйти… Полез на чердак искать у Нечипора Ивановича кукурузу! Да он за всю свою жизнь горошинки не взял! Ты послушал бы, что люди о тебе говорят… А еще коммунист.

— Я не хотел, меня Коляда послал.

— А где твой ум?

— Как ты с отцом разговариваешь? — смещалась Олена.

— Не твое дело, мама… А ты, батя, иди к Нечипору Ивановичу и проси прощенья… И к Мазурам иди.

Подогретый вздохнул и, не раздеваясь, сел на лавку.

— Обыски устраивают! — возмущалась Светлана. — Да в какое время вы живете? Так и знай: если не извинишься и не перестанешь дудеть в одну дудку с Колядой, напишу на тебя. Не анонимку, нет, я подпишусь…

— Сдурела! — всплеснула руками Олена.

— Иди, отец.

— Оно конечно, можно и пойти, — сказал Макар.