На белом свете. Уран - [60]

— А эти разговоры о планах у вас тоже не вызывают беспокойства? Гайворон, как коммунист, обязан отвечать за свои поступки и слова. Так вот что, товарищ Мостовой, — Бунчук заговорил официальным тоном. — Немедленно выезжайте в Сосенку, разберитесь во всех вопросах и наведите порядок. Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте. Разберитесь с Гайвороном. Кажется, мы поспешили принять его в партию.

— Гайворона рекомендовали коммунисты, которых я знаю.

— В такой ситуации личные симпатии оставьте дома! За дела в Сосенке будете отвечать головой… И разберитесь со своими амурами, — угрожающе посоветовал Бунчук. — Что скажет актив, народ?

— Позвольте решать мои личные дела мне самому.

Сосенка жила тревожными новостями и слухами. Приезжали комиссии, вызывали людей, допрашивали, что-то записывали, Чья-то злая рука сеяла по селу клевету и подозрения.

Платон даже почернел от позора. Его допрашивали:

— Куда вы девали деньги, которые выманили у колхозников?

— Правда ли, что вы воровали дрова?

— Почему бросили академию?

— Какие у вас отношения с Мостовым?

— Почему выступили против государственного плана сева?

Потом появилась статья в газете…

Нечипора Снопа обвинили в воровстве кукурузы, и Макар Подогретый лично забрался на чердак его хаты искать початки.

Юхим пытался не пустить Макара, но Нечипор Иванович оттолкнул сына:

— Если мне уж нет веры — ищите! — И, выбежав на подворье, со слезами в голосе спросил: — Укажите, кто на старости плюнул мне в душу! Кто сделал из меня вора?!

На Мазура написали, что он с поля привез домой две телеги картошки. Мирон открыл погреб:

— Перевешивайте… Со своего огорода мы накопали шестьдесят пудов… Максим, давай ведра!

До вечера вытаскивали Мирон с сыном ведрами картошку прямо на снег. Картошка замерзала, превращаясь в рыжие камушки…

У Михея Кожухаря нашли три литра бензина… Составили акт: украл.

На подворье Саввы Чемериса обмерили копну сена, которую он будто наносил с луга. Коляда вызвал с санями Поликарпа Чугая и приказал забрать сено.

— Я не повезу, — ответил Чугай.

— Ты и сам такой, дождешься! — пригрозил Коляда.

— А что Лыска будет есть? — дергал за полы Коляду маленький Тимко — внук Чемериса. — Молока хочу-у!

Платон, услышав это, выхватил из рук Чугая кнут и ударил по коням. Они рванулись с подворья.

— А ты здесь что делаешь? Защитник нашелся! — закричал Коляда. — Мне сказано, я проверяю… Пишут же, чтоб руки у них поотсыхали… Разве оно мне нужно?

— Так можно каждого сделать вором, — с горечью и укором сказал Савва Чемерис. — Если уж на Снопа и Мазура написали — где же тогда правда? — Он взял Тимка за руку и пошел в хату.

Вечером Платон привел Васька к Мазуру:

— Если можно, пусть побудет у вас.

— А ты куда? — спросил Мирон.

— Опять еду… Поеду, потому что хочу верить.

— Езжай, — ответил Мирон, потом достал из ящика деньги и протянул Платону: — Возьми, у тебя нет… А то, что пишут на нас во все концы, — пусть. Переживем. Нечипора только жаль, совсем больной… А я выдержу. Я эти колядки уже слыхал на своем веку… Он все это затеял, чтобы позатыкать нам рты…

В окно постучали.

— Дядько Мазур, Мостовой просит, чтобы вы с Платоном пришли в контору! — звал какой-то паренек.

В конторе, кроме Мостового и Коляды, уже сидели Подогретый, Максим и Лисняк. Мостовой поздоровался с Мазуром и спросил:

— Вся картошка померзла, Мирон Николаевич?

— Не знаю.

— Как вы могли позволить, чтобы у вас перевешивали картошку? Неужели не ясно, что это провокация? Мерзость какая…

— А если нас сделали ворами? Надо же людям доказать, что это ложь? — ответил за отца Максим. — Вон и у Нечипора Ивановича Подогретый искал на чердаке кукурузу.

— Я виноват? Семен Федорович сказал, что прокуратура потребовала проверить, — не поднимал головы Подогретый.

— А что мне делать?! — вдруг стукнул ладонью по столу Коляда. — Комиссии замучили! В газетах пишут, будто я потыкал столбы, чтоб они пропали! Я за всех один должен отвечать? Не будет этого! Донесут на меня, что я украл, — перевертывайте мою хату вверх дном.

— Вы не горячитесь, — сказал Мостовой. — Никто никогда не поверит, что Сноп и Мазур, Кожухарь и Чемерис воры… И вы это знаете. Знаете или нет?

— Знаю, но с меня требуют, — оскорбленно посмотрел на Мостового Коляда.

— Если знаете, то отбросьте к чертовой матери эти анонимки! Неужели не понимаете, что этим вы позорите людей!

— Я делаю все, что мне велят… А если вы, товарищ Мостовой, требуете положить все эти заявления под сукно, то напишите мне указание. И комиссиям запретите приезжать. А то все против меня, будто я их пишу. — Коляда шмыгнул даже носом от обиды. — А с этой электрикой выставили меня на смех людской… Он себе похаживает, — кивнул на Платона, — ему и за ухом не свербит, а я как увижу столб, то повеситься на нем хочется.

— У меня душа болит не меньше, чем у вас, — сказал Платон. — И то, что мы начали, я доведу до конца.

— Что, опять поедешь пороги обивать? — сопел Подогретый.

— Поеду.

— Ты не спеши, — сказал Мостовой.

— Я поеду. Сегодня поеду. Нельзя жить и смотреть только под ноги. Скоро весна, хлеб надо сеять… А у нас еще нет семян, минеральных удобрений, и вместо того чтобы что-то делать, мы ищем на чердаке у Снопа украденную кукурузу… Позор!