На белом свете. Уран - [58]

— Почему он так назвал? — шепотом спросил Платон у Юхима.

— Да это он Коляде сказал. Как тебя и Максима приняли в партию, то нас больше стало, и Коляда с Подогретым вынуждены прислушиваться.

«Большевистский комитет» собрался быстро. Мирон Мазур заходил и к Коляде, но они с Подогретым еще не вернулись из Косополья.

Платон рассказал, где побывал, с кем разговаривал, что написал в ЦК. К концу разговора пришел Михей, и Платону пришлось рассказывать все сызнова.

Когда расходились, Михей Кожухарь предупредил:

— Приходите завтра ко мне на свеженину. Воскресенье — не грех и посидеть… Хорошего кабанчика моя Ганя откормила. Думаю, продам немного да куплю кое-что Гане и себе… Приходите.

…Васько был дома один. Он очень обрадовался, увидев Платона.

— Привез электричество?

— Нет, Вася…

— И тебя не будут носить на руках?

— Нет, не будут, — улыбнулся Платон.

— А возле нашей хаты тоже столб закопали. Видел?

— Видел.

— В прошлое воскресенье у нас был Александр Иванович.

— Какой Александр Иванович?

— Мостовой.

— А-а.

…Платон перечитывал последние Наталкины письма, когда услышал, что к хате подъехала машина. Вошла Галя и виновато посмотрела на Платона.

— Где ты была?

— Да… на концерте… Артисты приезжали.

— А на чьей это ты машине приехала? С Колядой?

— Нет, я на том, на… такси.

— Богато живешь, дивчина, если на такси разъезжаешь.

— Я не одна… Меня Александр Иванович… привез…

— Почему это он тебя на машине возит?

— Не знаю…

Платону не хотелось сейчас разговаривать. Его мучила мысль, что, проездив месяц, он так ничего и не сделал. Как укор ему будут стоять теперь в Сосенке голые столбы… Зачем их позакапывали?

Все верили, что Платон добьется своего, и Коляда с членами правления колхоза решили срубить в лесу определенное количество деревьев для столбов.

«Не будет в этом году электричества, будет в следующем, — размышлял Коляда, — и, кроме того, никто не скажет, что он не смотрит вперед».

От Наталки Платон получил два письма. Но о своих чувствах, о здоровье — ни слова. Сколько будет продолжаться эта игра? А может, это и в самом деле игра?

— Ты не спишь, Платон? — спросила Галя. — Я хочу тебе что-то сказать… Только ты не сердись на меня.

— В чем дело, Галя?

— Меня вчера вызывали в райком… Из области один приехал… Расспрашивал о Мостовом, о тебе…

— Что он спрашивал?

— Ну, ночевал ли у нас Мостовой… И что вы делали тогда в клубе, когда он печку затопил… И с какими девчатами домой шли…

— А кому какое дело?

— Я не знаю… И еще спрашивал, приезжал ли Мостовой ко мне…

— Что за глупости? — Платон сел на кровать и зажег лампу.

Галя вытирала заплаканные глаза.

— Мостовой в самом деле приезжал к тебе?

— Нет, он дважды заезжал… Тебя хотел видеть… И однажды подвез меня до Косополья.

— А сегодня?

— Мы с подругами были… слушали концерт. Там я встретила его. А когда прощались с девчатами, он услыхал, что я собираюсь идти домой, и сказал, что подвезет… Я не хотела, а он говорит: поедем, а то Васько будет ждать…

— Не обращай на это внимания. Ты Мостовому рассказала, что тебя вызывали?

— Нет… Мне стыдно.

— Я сам с ним поговорю.

…На огороде за хатой Михей Кожухарь опаливал кабана. С чердака принес несколько ржаных снопов, поставил ведра с водой и священнодействовал. Помогали ему Мазур, Данила Выгон и Савка Чемерис. Впрочем, Савка только топтался вокруг и потирал руки:

— Ух ты! Вот это кабанчик!

Кабан лежал величественный, как скульптура, гордый оттого, что так славно прожил свою свинскую жизнь. Кожа его со всех сторон подрумянилась и отливала бронзой. Золотые руки у этого Михея!

— Тут, брат, лично смотри, — предостерегал Савка. — Не поджаришь — кожа на сале будет как мокрый валенок, пережаришь — как юфтевое голенище будет, и вкус не тот…

А Михей «колдовал». Хотелось ему, говоря по правде, чтоб и люди его похвалили и чтоб самому приятно было.

— Ганя! — позвал Михей. — Как у тебя там в печке, горит?

— Аж гудит!

— Ты мне температуру дай! Сейчас печенка будет и кровянку можно делать.

Потом кабана внесли в камору и водрузили на длинный стол. Не торопясь Михей орудовал ножом.

— Не сало, а хрусталь!

— Ловко ты, Михей, кормил его, чистый батирброд: трошки сала, трошки мяса… Зачем это ты, Михей, полосуешь?

— Что занимали, отдать надо. А это вам гостинец от нас с Ганей, а это — соседям…

— Да ты так всего кабана раздашь! — развел руками Савка.

— Мне люди давали, и я хочу им дать…

После трудов праведных все уселись за стол. Кто жареную печенку с луком любит, кто кровянку, кто ребрышки — берите, люди добрые, пока подоспеют колбасы да пироги, холодец да ветчина.

А двери не закрывались.

— А-а, Кондрат! Садись! А где же твоя старуха?

— Корову подоит и придет. Ну, как оно?

— Посмотри, какое сало!

— М-да…

— Добрый день вам! Так пахнет — на всю улицу!

— А-а, кума, а где же кум?

— Да пошел к Меланке. Говорят, вчера гнала самогоночку…

— Садись, кума…

В сенях кто-то стряхивал снег.

— Михей, Нечипор Иванович с Лисняком пришли, — сказала Ганна.

— Гостям мы рады… Савка, идем — внесем и тот стол.

Внесли длинный стол. Ганна застелила его чистой скатертью.

И опять двери — скрип…

— С воскресеньем будьте здоровы!

В середине дня Михей привел в хату Максима, Платона и Юхима.