На белом свете. Уран - [56]

— Почитываете?

— Нам, хе-хе-хе, руководителям, без этого нельзя… Читаю, Петр Иосипович, потому что все движется и развивается…

— Правильно. Хвалю.

— Такая уж у меня привычка. Если один день не почитаю, то не тот… значит… прицел. — Семен Федорович клялся в душе, что с сегодняшнего дня (нет, с завтрашнего дня) будет читать все журналы.

— А вы тоже читаете? — спросил Бунчук Подогретого.

— Читает, — ответил за Макара Коляда. — Не все, правда, рассказать может, но читает.

— У меня, Петр Иосипович, одних плакатов штук восемьсот, — подтвердил Подогретый. — Полная хата агитации.

В комнату заглянула Фросинья и озабоченно сказала:

— Там хлопцы пришли. Пускать или нет?

— Какие хлопцы?

— Да Платон и Максим.

— Я сейчас выйду, — поднялся из-за стола Коляда.

— Пусть заходят, — махнул рукой Бунчук.

Платон и Максим зашли, держа в руках шапки.

— Что там у вас? — недовольно спросил Коляда.

— Садитесь, — великодушно пригласил Бунчук.

— Спасибо, нас ждут.

— Мы, — начал Платон, — хотим знать, почему Горобец не дает утвержденный план сева по культурам и карту севооборота.

— Как так не дает? — удивился Коляда.

— Говорит, что вы запретили, — сказал Максим.

— Я?

— Да. Напишите Горобцу, чтобы он выдал нам нужные материалы. — Платон подал Коляде авторучку.

— Я не запрещал! Это все Горобец. Я ему…

— Зачем вам эти планы? — поинтересовался Бунчук.

— Нам же сеять, трактористам, — ответил Платон. — Надо все продумать…

Коляда написал и отдал записку Платону. Уже с порога Максим сказал:

— Семен Федорович, как прочитаете эти журналы, что у нас взяли, принесите, а то батько за все годы собирает…

Коляда готов был провалиться сквозь землю. Но Бунчук сделал вид, что ничего не слышал. Он поблагодарил хозяина за ужин и уехал, еще раз напомнив Коляде, что весна не за горами.

Оставшись с Подогретым, Коляда проанализировал каждое сказанное Бунчуком слово и остался доволен.

— Ты иди в контору и наведи там порядок, — приказал Коляда Подогретому.

— Я им… У меня быстро: раз, два — все. — Макар решительно вышел.

В конторе правления было пусто. Подогретый заглянул в сельсовет: и там никого, кроме дежурного исполнителя, не было. Тогда зашел в клуб и остановился возле дверей удивленный: за столом сидели человек двадцать — трактористы, бригадиры. Были тут и Сноп, Мазур, Лисняк, Кожухарь. В стороне стоял, склонив голову, Дмитро Кутень.

— Нет, агроном, ты нам расскажи, на каких полях что посеешь, — выспрашивал Мазур.

— А то получается, что зря только хлеб ешь. Ты нам науку свою сюда выкладывай, — водил черным ногтем по карте Нечипор Сноп.

— Я еще не успел изучить площадь, — оправдывался Кутень.

— Да что с ним разговаривать, — махнул рукой Михей. — Езжай-ка ты, парень, к отцу на маслозавод да пей сыворотку, и то больше толку будет.

— А это не ваше дело! — огрызнулся Кутень.

— Тьфу, — подхватился с лавки Михей, — куда ни повернись, все мне твердят: не твое дело! А чье же дело, я тебя спрашиваю? Ты до осени поскрипишь здесь сапожками и поедешь, а мы останемся! Нам хлеб нужен. И чтоб не только по два плана выполнять, а и детей накормить и чтоб семена свои были…

— Что это у вас тут за дискуссия? — подошел к столу Подогретый. — Вы почему на агронома кричите? Он вам не подчиняется. И вообще шли бы лучше играть в карты. Будет собрание, тогда и поговорите.

Нечипор Сноп, кашляя, встал из-за стола. Ему тяжело было говорить, поэтому он только показал Подогретому на дверь.

— Иди отсюда, Подогретый, — поддержал Снопа Мирон Мазур.

— Это вы меня выгоняете?!

— Пока просим… — сказал Мирон. — Мы думаем о хлебе… О государстве. А ты нас… в дурака посылаешь играть? Иди отсюда… Говори, Платон.

Все повернулись к Платону, будто и не было здесь Макара Подогретого. Он хлопнул дверью и побежал к Коляде, Коляда выслушал и сказал:

— Атакуют со всех сторон… Что ж, поборемся.

Выпроводив Подогретого, Коляда позвал Фросинью:

— Занавесь окна и садись.

Фросинья закрыла окна одеялом и села.

— Слышала? Все слышала, о чем секретарь говорил и Макар?..

— Да, слышала. Какое-то несчастье на нашу голову.

— Все против меня, все. И Подогретому не верю. Никому не верю. — Коляда нервно ходил по комнате. — Хотят затоптать, утопить… Не дамся!

Коляда вырвал из тетради два листка, достал ручку и чернила.

— Садись, Фросинья, и пиши, чтобы почерк твой не узнали.

— Что?

— Заявление пиши.

— На кого писать?

— На врагов моих… Пиши, а то не будет нам жизни с тобой…

— Со мной? — переспросила Фросинья. — Что писать? Говори. Я это заявление своей кровью напишу, чтоб всем им добра не было, кто не дает нам жить…

18

Васько опять «квартирует у людей». Их холодная хата стоит на замке. Платон снова уехал. Сказал, что скоро вернется, но прошла уже неделя. Васько знает, что не только он ждет Платона, а и все село. Дядько Михей говорит, что если Платон добьется электричества, то его на руках будут носить. Васько закрывает глаза и видит, как люди несут Платона на руках аж до Выселка. Васько тоже хочет сделать такое, чтобы его несли на руках. Пусть не через все село, а хотя бы от конторы к клубу. Ничего, он подрастет и обязательно что-то сделает.

Платон написал из Киева письмо Нечипору Ивановичу и Мазуру. Васько слышал, как они читали, что Платон в области ничего не добился и теперь ходит по разным инстанциям и «если будет надо, то доберется до самой высокой». Что такое инстанция, Васько не знал, но ему почему-то кажется, что это длинная узкая лестница.