На белом свете. Уран - [62]

— Иди, иди, я хочу жить честно.

— Пойду, дочка.

Косопольские петухи, явно компрометируя  г о р о д, до сих пор еще не имевший башни с часами, возвещали на все голоса, что наступает рассвет.

Александр Мостовой, вернувшись из поездки по району, поставил машину у своего крыльца — все равно скоро на работу.

В квартире холодно — некому было натопить. Включил на кухне электрическую плитку — не горит. Черт с ней, завтрак можно приготовить и на примусе. Александр сбросил пальто, прошел в комнату. Здесь порядок солдатский, только книги на этажерке покрылись пылью. Давно не брал он их в руки… Каждый день в колхозах. И не видно этому конца. Куда надо и не надо — Мостовой, ибо у одного жена, у другого — дети, а что ему, молодому да неженатому… Сегодня тоже уедет дня на четыре… Если только Бунчук не вызовет на бюро. Пусть вызывает. Но он не позволит Бунчуку обращаться с ним как с мальчишкой.

Примус зашипел, вспыхнул и погас, наполняя кухню едким чадом. Разве эту яичницу можно есть? Александр быстро побрился, выпил стакан чаю и пошел в райком.

Бунчук уже в кабинете. Он приходит раньше всех. До начала рабочего дня успел позвонить соседям и кое-кому в областной центр. Это своеобразный сбор информации и новостей.

Когда Мостовой зашел в кабинет Бунчука, тот как раз опускал на аппарат телефонную трубку.

— Я сегодня еду в Городищенский куст, по плану партийные собрания в трех колхозах, — сказал Мостовой, поздоровавшись.

— Знаю. Нажимай на вопрос навоза, надоев и семян. В субботу приезжай на бюро. Подготовь объяснительную записку о Сосенке, а я там лично побываю. Наломал ты дров, Мостовой, в этих вопросах. Если по молодости — поможем, а пойдешь против течения — снесет. Не таких, как ты, сносило, — многозначительно поднял палец Бунчук. — Вот так…

Мостовой молча вышел.

«Надо искать другого, — размышлял Бунчук, — а с этим общего языка не найдешь… Подумать только, на бюро выступает против меня, против первого секретаря! А если на конференции или на активе вылезет на трибуну? От него всего можно ожидать. Печки топит да с девчатами выплясывает! Зарабатывает дешевый авторитет».

Бунчук нажал кнопку:

— Машину! Я — по району.

В пятницу Бунчуку позвонил секретарь обкома партии Шаблей:

— Я не знал, что ты такой пробивной, Петр Иосипович. Нет, нет, ты не прикидывайся… Я говорю о твоем посланце, Гайвороне. Мне звонили из ЦК. Кто этот Гайворон?

На лбу Бунчука выступил мелкий пот.

— Да это из Сосенки… Студент один… Я этим вопросом, Павел Артемович, занимался персонально, так что… Мы этим фантазерам…

— Молодец! — послышалось в трубке. — Он был на приеме в ЦК. Да, у первого… Значит, так: решение, чтобы подключить к государственной энергосети колхозы, близ которых проходит высоковольтная линия, подписано. Материалы выделены из фондов Госплана. Завтра первую партию отвезем в Сосенку, инициаторам. Так что поздравляю, это большое дело.

— Мы над этим вопросом уже давно думаем, Павел Артемович. Спасибо, спасибо… Да что вы! Как говорят, скромность украшает… А Гайворон у нас такой!.. Молодой коммунист. Да… Готовим смену, Павел Артемович… Мы были бы очень рады, если б вы навестили… Хе-хе-хе, знаю, дела, тут район один, и то… А у вас же область… Доложу.

Бунчук вызвал помощника:

— Там вы готовили на бюро вопрос о Сосенке…

— Проекта решения еще нет, Петр Иосипович. Я не знаю, что записать Гайворону и Коляде. Вы сказали — выговор, а Мостовой против.

— Этот вопрос снимите с повестки дня…

20

Всю ночь Коляде снились черти. Они бегали по хате, прыгали с печи прямо на Семена Федоровича. Один из них, с длиннющим хвостом, видно атаман рогатого племени, оделся в Фросиньину юбку и показывал Коляде кукиши. Черти носились по хате, пока Семен Федорович не проснулся. Но как только он опять закрыл глаза, главный черт, вынырнув из печной трубы, оглушающе свистнул…

Коляда сорвался с кровати и дрожащей рукой включил свет.

— Чего ты не спишь? — спросила Фросинья.

— Такое померещилось… Черти снились, — стонал Коляда.

— Это недруги вьются вокруг тебя, — прокомментировала сон Фросинья. — А может, Меланка подмешала тебе какого-то зелья в самогонку…

— Да сколько я там выпил? Это от нервов.

— Ну так кислого молока попей.

Коляда выпил полкрынки кисляка, и ему стало легче.

— Нет человеку покоя на этом свете, — философствовал Коляда. — Думаешь, почему это я вчера напился? Довели!

— Опять Гайворон?

— А какой же черт? Пришел на правление со своими дружками и давай меня исповедовать. Агроном им не подходит. Поеду сегодня до Бунчука, и пусть делает что хочет, а то я не выдержу…

— Вот такая тебе благодарность, Семен, за труды твои, — печально качала головой Фросинья. — Ты им электричество в каждую хату, лампочки по всему селу поразвешивал, можно сказать, из темноты вывел, а они как были свиньями необразованными, так ими до конца века и останутся. А этот Гайворон? Только поднялся на ноги, уже и власти хочет!

— Его снопы да ковалики эти толкают… И еще Мостового подпрягли.

— Говорят, что Мостовой до Гальки Гайвороновой ходит… Люди брехать не будут… А Платон такой, что и родную сестру подсунет… — Фросинью душила злость. — Зря ты напугался: я бы о них такого еще понаписала, что до смерти бы язвы зализывали…